Аферистка
Шрифт:
Будущее казалось ясным и безоблачным. Правда, у меня не было домашнего очага, профессии, друзей и цели в жизни. Зато у меня была Клара. А также полная безграничная свобода, от которой кружилась голова. И загадка Беатрисы. Клара обозвала меня романтичной идиоткой. Прощаясь со мной в аэропорту, она снова попыталась уговорить меня вернуться с ней в Германию. Но я стояла на своем. Нет ничего хуже неизвестности и сомнений. Лучше испытывать душевную боль, чем страдать от чувства неизвестности. До сих пор я блуждала в поисках самой себя, проявляя легкомыслие и малодушие. Пускалась в авантюры, чтобы добыть деньги или просто получить удовольствие. Легко поддавалась соблазну, ныряя с головой в каждое желание, как в бассейн Германа, в котором плавали искусственные
Стоя в очереди у окошка паспортного контроля, я вспоминала, как одна дама на вечеринке у Германа сказала, что единственным приемлемым видом путешествия является полет на частном реактивном самолете. Совершенно согласна с ней. В очереди толпились пассажиры всех классов: понурые серые лица, медленные, семенящие движения шаркающих ног. Все это навевало тоску. Далеко впереди я видела сотрудников службы паспортного контроля, склонившихся над предъявленными им документами. Они походили на садистов.
Время от времени один из них не спеша протягивал руку, чтобы взять штемпель и неторопливо поставить его отпечаток в паспорт, разрешая тем самым въезд в страну. Я сглотнула слюну, делая вид, что меня вот-вот вырвет, и двинулась к окошку, расталкивая пассажиров и бормоча извинения.
— Меня тошнит, простите… Пропустите меня, пожалуйста… — бормотала я.
Пассажиры, недовольно ворча, расступались. Ненавижу ждать. Неужели все эти люди не знают, что мы не должны терять ни минуты времени? У служащего паспортного контроля была большая бородавка на щеке под левым глазом. Он воспринимал обязанность рано вставать и идти на работу как своеобразную пытку и хотел, чтобы пассажиры разделили с ним хотя бы часть его мучений. Однако и он почувствовал жалость к молодой женщине, которую страшно тошнило, и обслужил меня с достойной удивления скоростью. Должно быть, испугался, что меня вырвет прямо на его священное окошко. Жизнь — спектакль, и тот, кто довольствуется ролью статиста, сам виноват в этом или ни на что больше не годится.
С первого взгляда было видно, что отель «Дорчестер» имеет старые добрые традиции. Мои апартаменты оказались настоящим плюшевым раем. Персонал отеля в основном состоял из мужчин, обутых в черную блестящую обувь. Их правильный чистый английский язык приводил меня в замешательство.
Я позвонила Кларе в Гамбург. Она говорила холодно, почти враждебно. Обиделась на меня за то, что я уехала в Лондон. Деньги валялись у нас под ногами, достаточно было только нагнуться и поднять их, но я не стала этого делать. Клара считала, что я поступила непрофессионально, по-детски, и упрекнула меня в неблагодарности. Ее слова показались мне странными. Мы никогда не говорили о том, кто из нас кому обязан и кто у кого в долгу. Клара пожаловалась на сильные головные боли, и я посоветовала ей воздерживаться от алкоголя. Она положила трубку.
Швейцар принес чай и хрустящее печенье. Швейцары — привилегия богатых, снимающих дорогие апартаменты. Мне они очень нравились. Меня восхищало то, как они брали чаевые. Они делали это с выражением услужливости и одновременно брезгливости на лицах. Швейцар отдернул тяжелые портьеры на окнах, выходивших на серые городские фасады.
По дороге из аэропорта я успела составить себе представление о Лондоне. В пригородах стояли крохотные домики, а в центре возвышались роскошные здания. Темза лениво несла свои коричневые воды. По ней сновали туристические пароходики. Лица у лондонцев замкнутые. Наверное, на их характер и настроение влияет местный климат. У жителей тех стран, где круглый год светит солнце, более открытые, веселые лица. Мне было холодно в этом городе и пришлось купить себе теплую одежду.
Целью моего приезда было посещение скромного паба в Челси. Я представляла, как явлюсь туда. Привет, мама. Как дела? Давно не виделись. Больше двух десятилетий. Порой мне очень не хватало тебя. Но Клара всегда утешала меня. Однако лучшим утешением является маленькая пластиковая карточка, которая открывает передо
Как часто мысленно я представляла свою встречу с матерью, но сейчас, оказавшись в Лондоне, никак не могла на нее решиться. И делала все новые и новые покупки. Покупала одежду, куртки, обувь, шляпы, сумочки, чемоданы, серьги. У дверей магазина меня ждала машина, шофер брал у меня из рук многочисленные пакеты и свертки и открывал передо мной дверцу. Сидя за рулем, он пытался флиртовать со мной, поглядывая в зеркало заднего обзора.
Когда я назвала ему улицу и название паба в Челси, он сокрушенно покачал головой. Было уже темно, шел дождь, и по переулкам Лондона бродил Джек Потрошитель. Мы ехали мимо маленьких аккуратных домов, в которых жили представители среднего класса. В этих домах правил серый обывательский террор. Затем мы въехали в квартал многоэтажек — этих тесных казарм, которые снимали жильцы разных национальностей и культур. Паб «Кот и пес» располагался в переулке. Ярко освещенное пристанище для всех, кого мучили страхи, тянуло к спиртному или пугало одиночество. Шофер припарковал машину у самого входа и заверил меня, что не выйдет из нее. Я вошла в паб, чтобы встретиться наконец со своим прошлым.
Она сидела на маленькой сцене, перебирала струны гитары и тихо пела «Калифорнийские мечты». Стоявший в пабе шум заглушал ее голос. Казалось, ее никто не слушал. Это была обычная пивная, в меру грязная, в меру уютная, с привычными запахами пива и табака. На стенах висели картинки с изображением кошек и собак в причудливых позах. Клара называла Беатрису старой кошкой, но женщина на сцене все еще была хороша собой. Она пела с таким отсутствующим выражением лица, как будто ей не было никакого дела до того, слушают ее или нет. У Беатрисы были большие зеленые глаза и заплетенные в косы рыжие волосы, покрашенные дешевой краской.
Я остановилась у сцены и стала слушать. Теперь она запела песни Джоан Баэз: сентиментальные баллады и романсы, которые всегда нравились мне. Однако здесь никого не интересовало, во имя чего или против чего протестуя, поет Беатриса. Это была пивная, куда приходили плохо одетые люди, которые уже утратили молодость и потому больше не надеялись подняться. Джордж, хозяин паба, с улыбкой, прячущейся в густой черной бороде, принес мне заказанный джин с тоником. Он говорил с ирландским акцентом, и от него исходил запах не то потерпевших поражение революций, не то дешевой туалетной воды.
— Чудесно поет, правда? — промолвил он, и я снова взглянула на одинокую фигуру на сцене.
Беатриса посмотрела на Джорджа и улыбнулась, и в этот момент я позавидовала ее умению любить и щедро отдавать всю себя этому чувству. Однако тут же подумала о том, что все это означает на практике. Нет, любовь слишком утомительна. Деньги дают больше уверенности и свободы. Кто захочет проводить время вечер за вечером в этом пабе, где подают тепловатый тоник в пластмассовых стаканах?
Певица закончила свое выступление под жидкие аплодисменты и, опустив глаза, спустилась со сцены. Подойдя к стойке, Беатриса остановилась рядом со мной. Джордж налил ей в стакан красного вина так торжественно, как будто совершал какой-то ритуал. Обычно бородатые мужчины или скрывают некрасивый подбородок, или просто являются лентяями, не желающими каждое утро бриться. Георг излучал добродушие, и я находила это отвратительным. Однако Би, похоже, обожала его. Она с выражением нежности на лице следила за каждым его движением. Моя мать невысокого роста, и длинное мешковатое платье совершенно не шло ей. Макияж слишком яркий и слишком небрежный. Странно, но она одновременно казалась девочкой-подростком и неумеренно пользующейся косметикой старухой. Кошка любила дешевые серебряные украшения, почти на все ее пальцы были надеты кольца.