Афган: русские на войне

Брейтвейт Родрик

Собравшиеся единодушно решили ввести войска. Никаких официальных записей совещания не велось. Черненко зафиксировал решение в коротком рукописном документе, скромно озаглавленном «К положению в “А”». Там говорилось:

1. Одобрить соображения и мероприятия, изложенные т.т. Андроповым Ю.В., Устиновым Д.Ф., Громыко А. А. Разрешить в ходе осуществления этих мероприятий им вносить коррективы непринципиального характера.

Вопросы, требующие решения ЦК, своевременно вносить в Политбюро.

Осуществление всех этих мероприятий возложить на т.т. Андропова Ю. В., Устинова Д. Ф., Громыко А. А.

2. Поручить т.т. Андропову Ю.В., Устинову Д.Ф. и Громыко А. А. информировать о ходе выполнения намеченных мероприятий^{93}.

Единственным человеком из этого узкого круга, поделившимся впечатлениями, был Громыко. В мемуарах он писал:

Этот

кровавый акт [убийство Тараки] произвел потрясающее впечатление на советское руководство. Л. И. Брежнев особенно тяжело переживал его гибель. В конце концов в такой обстановке и было принято решение о введении ограниченного контингента советских войск в Афганистан.

После того как это решение было принято на Политбюро, я зашел в кабинет Брежнева и сказал:

— Не стоит ли решение о вводе наших войск оформить как-то по государственной линии?

Брежнев не стал отвечать сразу Он взял телефонную трубку:

— Михаил Андреевич [Суслов], не зайдешь ли ко мне? Есть потребность посоветоваться…

Брежнев проинформировал его о нашем разговоре. От себя добавил:

— В сложившейся обстановке, видимо, нужно принимать решение срочно — либо игнорировать обращение Афганистана с просьбой о помощи, либо спасти народную власть и действовать в соответствии с советско-афганским договором.

Суслов сказал:

— У нас с Афганистаном имеется договор, и надо обязательства по нему выполнять быстро, раз мы уж так решили. А на ЦК обсудим позднее.

Состоявшийся затем в июне 1980 года Пленум ЦК КПСС полностью и единодушно одобрил решение Политбюро. Еще во время рабочих совещаний перед принятием окончательного решения о вводе наших войск начальник Генерального штаба маршал Советского Союза Н. В. Огарков высказывал мнение о том, что отдельные части афганской армии могут оказать сопротивление.

Первоначально предполагалось, что наши войска будут только помогать местным жителям защищаться от вторгшихся извне банд, оказывать населению содействие продовольствием и предметами первой необходимости — горючим, тканями, мылом и т.д. Мы не хотели ни увеличивать численность своего контингента, ни втягиваться в серьезные боевые действия. Да и разместились наши войска в основном гарнизонами в городах^{94}.

Советские власти видели все аргументы против силового вмешательства: участие в кровавой гражданской войне, колоссальные человеческие жертвы и материальные затраты, превращение СССР в страну-изгоя. Они беспокоились, что военное вмешательство в Афганистане серьезно повлияет на отношения Востока и Запада. Но к концу 1979 года последнее соображение уже не играло роли. Крючков описал сложившуюся обстановку на Съезде народных депутатов в конце 1989 года^{95}. Разрядка сворачивалась, а гонка вооружений ускорялась, говорил он. Сенат США уклонялся от ратификации договора об ограничении стратегических вооружений, а это был ключевой элемент в налаживании доверия между двумя сверхдержавами. Американцы разрабатывали новые вооружения (в том числе бомбардировщик Би-1 и новые ракеты Эм-икс) и усиливали стратегическую блокаду Советского Союза. Крючков признавал, что некоторые шаги американцев были реакцией на действия советской стороны. Но русским казалось, что американцы пытаются подорвать паритет, который уже много лет обеспечивал довольно стабильные рамки конфронтации сверхдержав. Советские власти посчитали, что им почти нечего терять.

После смерти Тараки вариантов в любом случае оставалось все меньше. Решение вторгнуться в Афганистан, прикрытое разговорами о самозащите и помощи дружественной стране, было, несомненно, серьезнейшей политической ошибкой. Но эта политика не была иррациональной, и к моменту принятия окончательного решения в декабре 1979 года такой исход был практически неизбежен. Версия о том, что это лишь безответственный шаг, принятый в секрете небольшой группой геронтократов, может быть удобна для всех остальных членов тогдашнего Политбюро, а также для бесчисленных гражданских и военных чиновников и сотрудников спецслужб, участвовавших в афганской операции, но критики она не выдерживает.

В любом случае механизмы достижения консенсуса внутри советской машины еще работали. В июне 1980 года прошел специальный партийный пленум, на котором Громыко представил обоснование советской политики в Афганистане. Эту политическую линию поддержали все присутствующие. Горячими аплодисментами были встречены и слова Эдуарда Шеварднадзе, будущего министра иностранных дел при Горбачеве: «В мире знают, что Советский Союз и его руководитель не оставляют друзей на произвол судьбы, что его слово не расходится с делом»^{96}.

Глава 4.

Штурм

дворца

Удивительно, но Амин и не подозревал, что Москва повернулась к нему спиной. До последнего момента он продолжал просить у СССР войска, чтобы помочь ему справиться с усиливавшейся оппозицией. Приготовления к его свержению начались еще до того, как в Москве было принято окончательное политическое решение. Армия отправила разведывательную роту для усиления 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка, размещенного в Баграме. Туда же прибыла небольшая группа бойцов «Зенита» под командованием полковника Голубева. Они были замаскированы под технический персонал и прикомандированы к «мусульманскому» батальону. Теперь «Зенит» в Афганистане насчитывал 130 человек. В Кабуле советский контингент размещался в трех особняках, арендованных советским посольством.

Четвертого декабря генерал КГБ Вадим Кирпиченко и группа офицеров ВДВ во главе с генералом Гуськовым отправились в Кабул, чтобы спланировать устранение Амина. Одиннадцатого декабря Гуськов поставил предварительную задачу: захватить «объект “Дуб”» (кодовое название дворца Арк, где теперь находилась резиденция Амина). Операцию должны были провести бойцы «Зенита» и рота «мусульманского» батальона. У русских не было плана здания, и все, что они знали об его охране — это то, что президентская гвардия насчитывала до двух тысяч человек. Небольшие отряды должны были также захватить здания телерадиоцентра и другие объекты в Кабуле.

На этом этапе планировалось, что парчамисты под руководством Кармаля организуют переворот против Амина, а советская поддержка ограничится теми силами, которые уже введены в страну. Бабрак Кармаль в сопровождении Анахиты Ратебзад тайно прилетел в Баграм, куда несколькими днями ранее доставили Ватанджара, Гулябзоя и Сарвари. Прибывших поселили в плохо отапливаемых землянках и кормили тоже неважно: кашей, сыром, колбасой и консервами, которые купили им сопровождающие перед вылетом из Москвы.

В четверг 13 декабря советских командиров проинструктировали. Им сообщили, что местные жители будут рады им и восстанут против Амина, так что солдатам было приказано демонстрировать дружелюбие. Бойцы, размещенные в Баграме, получили приказ находиться в боевой готовности для выступления на Кабул^{97}.

Тем вечером военный переводчик Евгений Киселев (позднее известный телеведущий) был на дежурстве в Кабуле. С ним дежурили еще два офицера — полковник и младший лейтенант. Примерно в семь начальник штаба генерала Магометова, нового главного военного советника, зашел в комнату дежурных, чтобы поговорить с полковником наедине. После этого озадаченный полковник велел Киселеву и его коллеге обойти дома всех старших военных советников (их было более тридцати) и передать: им следует собраться в штаб-квартире к девяти часам и ждать приказа. Приказ так и не был отдан, и офицерам разрешили разойтись по домам. Несколько дней спустя молодой офицер КГБ рассказал Киселеву, что планировался переворот, но в последний момент его перенесли^{98}.

Случилось вот что: генерал Магометов и другие советские представители узнали, что происходит, и пришли в ужас. КГБ не обсуждал с ними план, а план этот, как они доложили в Москву, был никчемным и с имеющимися ограниченными силами просто невыполнимым. Без дополнительных войск план мог провалиться, и советские позиции в Афганистане были бы серьезно подорваны.

Таким образом, операцию отложили до момента, пока не будут собраны более крупные силы. Между советскими военными и политиками вспыхнули споры по поводу того, насколько серьезные силы понадобятся. В 1968 году СССР выделил восемнадцать дивизий при поддержке еще восьми дивизий стран Варшавского договора (всего около полумиллиона человек) для вторжения в Чехословакию, страну с куда более приветливым ландшафтом, не имевшую традиций вооруженного сопротивления захватчикам. Более того, в Афганистане, в отличие от Чехословакии, бушевала гражданская война^{99}. Правительство и КГБ изначально считали, что задачу можно решить с помощью 35~40 тысяч солдат. Генералы, естественно, просили больше. На этапе планирования под давлением Магометова и других военных контингент был увеличен, и силы, пересекшие границу в конце декабря, насчитывали около восьмидесяти тысяч солдат^{100}. Но и эти силы не дотягивали до величины, которую военные считали необходимой. Позднее военные эксперты подсчитали: для стабилизации ситуации в Афганистане, закрытия границ, зачистки городов, дорожной сети и перевалов, а также устранения вероятности вооруженного сопротивления понадобилось бы 30-35 дивизий^{101}.