Афган, снова Афган…
Шрифт:
Я так и сделал. Ребята налили мне кружку горячего чаю, и я вышел в холл, где стоял большой обеденный стол. Я замерз, как собака, ноги промокли, всего колотило. Горячий чай был весьма кстати. А еще лучше сейчас выпить немного водочки… Для внутреннего сугрева. Да где ее возьмешь? Эх…
Тут со второго этажа в холл спустился какой-то человек, остановился и стал меня весьма недоброжелательно рассматривать. Я мельком взглянул на него: вроде бы незнакомый, по возрасту старше наших бойцов и явно не из «силовиков». Снабженец или хозяйственник? Я из вежливости кивнул ему:
— Здрасте…
Тот
— Эт-т-то что такое? — услышал я с кухни раздраженный голос.
— Да вот, парень наш, из дворцовской охраны, дубленку свою сушит… Он в городе был, за ним машина должна подъехать….
— Кто разрешил пускать посторонних на объект, да еще на кухню? Кто разрешил развешивать здесь всякое тряпье! Здесь продукты! А ну скидывай эту дубленку и гони в шею отсюда всех посторонних!!!
Я с удивлением слушал эти крики. Что это? Это про меня говорят, что я посторонний? Про меня, который прожил на этой вилле почти два месяца, причем тогда, когда и духа этого крикуна в Кабуле не было! Ни фига себе порядочки здесь установились!
Из кухни вышел парень, который готовил еду, и, смущаясь, сказал мне:
— Слышь, старик, шумят тут… уходить тебе надо и забери свою дубленку…
— А кто это так шумит? — демонстративно громко поинтересовался я, наливаясь злобой. Вообще-то я человек очень спокойный и сговорчивый, но иногда бывают моменты, когда сдержаться трудно.
Из кухни выскочил тот самый неприветливый, с которым я поздоровался пару минут назад. Он решительно подошел ко мне вплотную, видимо, ожидая, что его почему-то должен бояться, и вызывающе, с какой-то угрозой почти выкрикнул:
— Я!
— Ну и что случилось? Чего ты шумишь, мужик? — с тихой яростью спросил я, глядя на него снизу вверх и чувствуя, что меня понесло. Как перед дракой, в кровь впрыснулся адреналин, и внутри все потеплело.
— А ну выметайся отсюда сейчас же! И тряпье свое забирай! — заорал незнакомец.
Я встал и угрожающе прошипел:
— А пошел бы ты…
При этом я чуть приподнял правую руку с растопыренными как бы для удара в глазницы пальцами. Выразительность тона и чистота движения убедили незнакомца в решительной искренности моего боевого настроя. Он изменился в лице, повернулся и молча пошел к лестнице.
Я отвернулся от него, сел за стол и начал прихлебывать из кружки.
— Ты чего натворил? — подбежал ко мне парень с кухни.
— А что такое?
— Да это же командир нашей группы!
Это сообщение меняло дело. Командир объекта вправе распоряжаться на своей территории. Но мне отступать было некуда.
— Ну и фиг с ним. Мне он не командир! У меня свое начальство! И потом, какого хрена он выгоняет на дождь! Видит же, что я промок и замерз! Тоже мне… нашелся…
Сзади послышался топот ног, в холл с лестницы скатилось несколько ребят с автоматами. Возглавлял их мой обидчик.
— Вон он! — крикнул он и благоразумно стал в сторону.
— О! Кого я вижу! — воскликнул один из автоматчиков.
— Юра! Привет! И ты здесь? — отозвался я.
— А где мне еще быть! Мы же вас сменили в сентябре! Вот до сих пор здесь сидим. А ты сейчас где?
Юра, с которым мы учились в свое время в Вышке на параллельных курсах, присел рядом
В это время с улицы послышался гул мотора, затем просигналил клаксон: подъехала машина.
— Ребята, это за мной! — сказал я.
Приехавший грузовик здорово разрядил обстановку, все облегченно вздохнули. Я забрал с кухни немного подсохшую (но не переставшую издавать мерзкий запах) дубленку.
— Ну, до свидания. Спасибо за приют. Увидимся…
Командир объекта молча отвернулся.
Забегая вперед, скажу, что через четыре года, когда я уже работал в Москве в центральном аппарате, оказалось, что этот командир живет недалеко от меня. Мы вместе ждали на остановке наш маршрутный автобус и мирно беседовали о делах минувших, по молчаливому обоюдному согласию не вспоминая этот конфликтный эпизод…
На следующий день мы поехали отвозить все наши гражданские вещи в посольство.
Место для хранения вещей нашли шустрые ребята из группы «А» в подвале посольства в… неработающем туалете. «Альфовцы» очень дорожили своей амуницией: хорошие теплые куртки, прочие вещи — на них бы нашлось много охотников не только среди алчных прапорщиков-пограничников, которые буквально наводнили посольство, но и среди посольских чиновников. Кое-кто уже в открытую приценивался к курточкам.
После того как все переоделись в афганскую форму, весь этот скарб был ни к чему. Да и нам нужно было освободиться от своих чемоданов с гражданской одеждой. Вот-вот должен поступить приказ о начале боевых действий. Мы йсе должны быть налегке.
Помещение оказалось достаточно большим, чтобы вместить все наши чемоданы и рюкзаки.
Итак, мы споро перетаскали все вещи из грузовика в подвал, аккуратно сложили, заперли дверь и даже прикрепили заново переписанную табличку: «Туалет не работает».
Когда я возвратился назад, наша комната в казарме показалась мне совсем опустевшей и неуютной. И на душе стало как-то тревожно…
Глава 42. И вот наступил этот день…
И вот наступил этот день — 27 декабря 1979 года.
Уже с вечера мы знали, что сегодня будет операция. Только не знали, когда именно. Сначала говорили, что акция начнется прямо после обеда, часа в три. Называли и другие сроки… В любом случае мы были ко всему готовы, и время выступления для нас уже не имело ни малейшего значения.
Нам все здесь опротивело. Вся эта бытовая неустроенность, пыль, грязь, холод, полная неизвестность по поводу наших дальнейших действий… И вообще: сколько мы еще здесь будем сидеть? А если акция все-таки не состоится? Если наши каким-то образом договорятся с Амином? Тогда нам придется сидеть здесь, в этих недостроенных казармах, до лета? Ну что ж. В принципе можно, конечно, и посидеть… Да только для чего нас учили? Для чего в нас вбухали кучу денег? Неужели государство допустит, чтобы мы, молодые, здоровые, умные мужики, оперработники, со знанием иностранных языков, с хорошей специальной подготовкой, просто так сидели здесь и бездельничали? Быть такого не может! Нет, что-то должно быть! И это «что-то» будет именно сегодня!