Афган
Шрифт:
– Спасибо, товарищ сержант. Ты извини, что не смог вести машину. Испугался сильно. Руки, понимаешь, трясутся.
– Да ладно, садись, – кивнул Витька. – Есть хочешь?
– Нет, спасибо, не лезет, – жалко улыбнулся солдат. – Я бы покурил.
Витька протянул ему пачку. Солдат присел рядом с ним и, с интересом разглядывая быстро тлеющую сигарету, медленно затянулся. Покурил, с виной в голосе сказал:
– Ну я пойду. Спасибо, – поднялся с земли и пошел, неловко переставляя ноги, всей своей фигурой выказывая неловкость от того, что его воинскую работу выполнил другой.
После привала шли уже второй час. Машины втягивались в неглубокое ущелье с обширными зарослями «зеленки». «Вертушки» продолжали молотить знойный, густой воздух желто-зеленого
Бээмпэшки почти сразу же подбили, и они дымили, бесполезно задрав к небу пулеметы. С «ГАЗ-66» тоже вначале квакал «Василек», метая в духов мины. Но духи спокойно брали колонну в кольцо и очень быстро разнесли «газон» в куски. Игорь залег за передними колесами, пробитыми еще в самом начале боя, и выцеливал автоматом метавшиеся невдалеке фигуры. Скоро патроны закончились. Понял Игорь, что из колонны уже никто не стреляет. Духи шли почти в открытую, простреливая насквозь притихшую истерзанную колонну. И было в их наступлении что-то такое неумолимое, что стальным штырем пронзило сердце Игоря. Посмотрел он по сторонам – никого живого не увидел. Дымит колонна, языки пламени подбираются к его машине, а в ней снарядов нурсовских три тонны. Онемел от страха липкого Игорь, шевельнуться не может. А задний борт чадить начал. Детство почему-то промелькнуло перед Игорем, так быстро и пронзительно ясно губы, одеревеневшие сами по себе, непослушно зашептали:
– Господи, спаси и помилуй.
Даже испугался Игорь, что это такое он бормочет. Выполз из-под машины, в кабину юркнул, бушлат из-за сиденья выдернул, метнулся к уже вспыхнувшему борту. Начал пламя сбивать, а духи увидели и перенесли весь огонь на него. Пули свистят вокруг, в землю зарываются, дрожа от злого нетерпения, откалывают щепки от досок, ослепить пытаются Игоря. И тут уж совершенно несуразное выкинул солдат. Плюхнулся на колени, коряво перекрестил себя, зашептал где-то слышанные слова:
– Господи наш, Иисусе Христе, спаси и сохрани...
Потом опять вскочил на ноги, и показалось Игорю, что сияние от него какое-то исходит и пули от него отскакивают. Сбил пламя Игорь, для верности еще из канистры водой залил. Тут вертолёты налетели, задали жару духам, отбили остатки колонны. Потом танки оттаскивали побитые машины, перегружали грузы. Работал Игорь молча, а сам все думал, что же происходило с ним. Машина его была буквально изрешечена. Витька только головой качал, удивлялся и все на друга поглядывал: странный он какой-то.
Задумался Игорь, пропустил команду «стой». Хорошо, интервал между машинами есть, а то так бы и врезался в идущую впереди. Бросил ногу на тормоз. Только теперь понял, что стреляют. Из «зеленки» стреляли по колонне, но жидко как-то, неумело. Танк с тралом уже несся в сторону зарослей кустраника,
Вдруг со стороны «зеленки» раздался грохот, и один-единственный снаряд, успевший вылететь из безоткатной пушки, тут же раздавленной гусеницами танка, врезался в машину Витьки. Игоря отбросило на землю, выбив на время дыхание. Крыша кабины оторвалась и острым лезвием сорвала с плеч голову Витьки, которая плюхнулась на колени уже поднимавшегося со спины Игоря. Тело Витьки, нелепо корчась, сползало в пыль, поливая все вокруг кровью, свертывающейся в ярко-пыльные шарики. Игорь сидел и смотрел в лицо друга. Широко открытый рот, полуприкрытые глаза смотрели на Игоря с укоризной:
– Что ж ты, дружище?! Что ж ты раньше-то не подошел...
Скрежет порванного железа все еще стоял в ушах Игоря, в голове у него что-то щелкнуло. Он крепко прижал к себе голову Витьки и заплакал. Тщательно пытались отобрать голову санитары. Игорь плакал, ругался, прятал голову под гимнастерку. Так и увезли его в Кандагар, а оттуда отправили в Ташкент. Голову, конечно, отобрали, вложили ее вместе с телом Витьки в цинковый гроб и отправили «черным тюльпаном» домой.
Разгружали у продсклада ящики с огурцами и помидорами солдаты. Руководил ими прапорщик Веревкин, досадливо морщился и грязно материл шефов за семьдесят процентов гнили. Ведь видно же, что еще в Союзе половина сгнила. Мать вашу, шефы...
Игоря привезли в госпиталь. Солдаты-санитары отмыли его от крови, переодели в пижаму. Тут Игорь пришел в себя после укола, вернее, проснулся. Беспокойно ему. Нет Витьки рядом с ним. Засуетился Игорь, растолкал санитаров, ищет что-то. Понятное дело. Отправили его в зарешеченное психиатрическое отделение. Хорошо, что кто-то из раненых надоумил санитаров. Сунули они в руки Игорю глобус школьный, небольшой такой, размером с солдатскую голову, только ножку отвинтили, конечно.
Спокоен Игорь. Дружок его, Витька, с ним. Обнял Игорь земной шар руками солдатскими, охраняет его покой. Беспокоится только тогда, когда баня и глобус забирают. Вежливо со всеми разговаривает, вполне разумно, между прочим. Пришла пора выписывать Игоря домой. Сколько же можно? Уже почти восемь месяцев лечится. Оформили билет на поезд. Благо, он идет напрямую из Ташкента до города, откуда уходил Игорь в армию, где живут его родители. В день отправления дали телеграмму, чтобы встретили сына.
Сидят Игорь с сопровождающим на привокзальной площади, ждут, когда объявят посадку на поезд. Сопровождающий уже бутылку «Чашмы» выпил, по нужде хочется. Огляделся по сторонам, никого рядом из военных нет, некого попросить за больным посмотреть. Не просить же гражданских – тайну военную выдавать. Слева от вокзала портрет Брежнева висит, очень на узбека похожего. Ручкой приветствует всех на русском и узбекском языках. Полиглот. Взял сопровождающий за руку покорного Игоря, поинтересовался, не хочет ли в туалет. Отвел его на перрон, посадил на скамейку, приказал ждать его, а сам в вокзал кинулся.