Афганский исход. КГБ против Масуда
Шрифт:
Карим узнал приблатненного юношу и поздоровался, увидев у обшарпанной пятиэтажки. Район и двор кишели пришельцами с Востока и их отпрысками. Родные запахи: свежих лепешек, жареного мяса, специй и анаши. Подросток также баловался наркотиками, вот и сейчас глаза блестели. Двигался расхлябано, но вальяжно. Что-то с ним было не как обычно. Может, обкурился? Афганец поинтересоваться.
– Салям, Махмуд. Что тут болтаешься?
– Фарук поручил выследить клиента. Я у него в команде.
– Ух, ты прямо шпионом заделался. Помочь?
– Давай. На пару легче. Обштопаем дельце, «банкир» останется доволен.
Через
– Реза, вечно все портишь! И зачем только взял тебя на службу? Вернись за деньгами.
– Дядя, я заберу сумку послезавтра, если Фарук не передумает. Думаю, он продолжит работу на прежних условиях. День-два ничего не решают. Давайте подождем.
– Ладно, уговорил. Смотри, отвечаешь за «бабки». Не сделает перевод, послезавтра принесешь. Все 400 «штук». Понял?
– Понял. Как вы сказали, так и сделаю.
Для Карима родным был дари – афганский диалект языка фарси, на котором говорили в Иране. Поэтому он смекнул, что речь шла о серьезной сумме. Понял: что выпал шанс сорвать куш, что надо рискнуть. Оттащил палестинца подальше от скамейки и жарко зашептал в ухо, чувствуя, как напрягается напарник, превращаясь в подельника.
– Махмуд, сколько должен Фаруку?
– Он меня на счетчик поставил: тысячи три. Отдавать нечем. Отец дает по 50 крон в неделю – курам на смех. Иди, говорит, подрабатывай. Просто мечтаю вкалывать как ишак.
– И у меня долг большущий. А вот те иранцы балакали, что оставили у Фарука большие «бабки». Может, грабанем старика и поделим навар?
– Круто. И как мы это сделаем?
– Я с ним забил встречу на девять. Войду и шарахну по башке. Деньги прихвачу и к тебе.
– Круто, а мне чего делать?
– На шухере постоишь минут пять.
– Круто. Пошли.
Бросив слежку, парочка двинулась назад. По дороге Карим поднял из урны пластиковый пакет супермаркета «Консум» и поискал что-то тяжелое. На его удачу ледник, проходивший через Скандинавию 17 тыс. лет назад, выворотил и обкатал миллиарды кусков гранита. Один валун афганец аккуратно взял пакетом, надев последний на руку как перчатку, затем вывернул пакет. Камень оказался внутри. Ему нередко приходилось так убирать собачьи кучки возле кондитерской – Dr. Oban требовал чистоты. С кистенем в руке (булыжник заменил гирю, пакет – цепь) Карим шел вперед. Сзади, вертлявой лодочкой за кораблем, следовал по синусоиде Махмуд.
Позвонив в квартиру, афганец повернул лицо к дверному глазку, чтобы хозяину было хорошо видно. Впустив клиента, «банкир» уселся на диване, оставив посетителя стоять перед собой. Инстинктивно оберегая хромую ногу, Карим оперся левой рукой на дверной косяк. Выдержав подобающую паузу, хозяин брезгливо поинтересовался:
– С чем пришел, оболтус? Опять просить в долг?
– Уважаемый Фарук, принес деньги перевести отцу. Вы же знаете, я так делаю раз в квартал. Не откажите.
– Сколько? Родителям помочь не можешь толком, крохи
– 500 крон. Надеюсь, вы накинете немного сверху за информацию.
– Что плетешь, какая информация?
– Помните, велели обращать внимание, если что важное услышу?
– Ну, если важное. Говори.
– Так в обед мужчина спрашивал Dr. Oban про Ахмад Шах Масуда. Тот позвонил какому-то Уве. И Уве сказал, что знаком с моджахедом. Масуд – главный в краю, где моя семья живет. Властелин Панджшера.
– И это все?
– Там драгоценные камни добывают. Там…
– Что за ерунда! Урод, ничего не получишь. Оставь деньги и пошел вон. Время только отнимаешь попусту.
В мгновение скользящим движением, словно танцовщик балета, Карим сделал шаг вперед и ударил «банкира» по голове сверху вниз. Пакет крутанулся вокруг правой руки и придал дополнительное ускорение булыжнику. Череп треснул как спелый арбуз, выплеснув наружу кашицу из крови и мозга. Враг, олицетворявший зло и несправедливость мира, был повержен. Одним ударом! Карим впервые в жизни почувствовал себя победителем. «Я сделал! – раздался крик в душе, вкусившей, наконец, свободу. Свободу поступать, как хочется, пусть даже убивать, по его, Карима, воле. Афганца пьянила и собственная ловкость – киношные японские ниндзя с нунчаками могли бы позавидовать.
Годами копившаяся ненависть дала мощнейший выброс адреналина. Кровь стучала в висках, когда парень обыскивал квартиру, двигаясь как охромевший от капкана и вырвавшийся из него снежный барс. Видя сквозь стены, чуя запах денег на расстоянии, он нашел на кухне увесистую сумку с толстыми пачками и заурчал от радости. Не прикасаясь к трупу и даже не осмотрев карманы, афганец метнулся на улицу. Окровавленный пакет предусмотрительно вывернул наизнанку и захватил с места преступления, чтобы позже выбросить улику в мусорный бак возле метро. «Ни одной ошибки, – восхищался Карим сам собой. – Мой день настал, удача пришла в руки и я ее не упустил. Настоящий воин!»
Валун остался лежать рядом с разбитой головой. В сравнении с ней камень был мельче размером и совершенно не пострадал от столкновения. Смотрелся он невинно, будто и не имел отношения к случившемуся. Белая прожилка делила серую массу на левое, чуть больше, и правое, чуть меньше, полушария. Прямо как мозг младенца. Младенец с такой асимметрией лучше воспринимал бы звуки и визуальные образы, рано начал бы говорить. А камень ничего не мог слышать, видеть и рассказать. Тупое орудие убийства.
Ребята спешили к станции. Махмуд, хоть и на полголовы выше, выглядел мелкой сучкой, бежавшей за альфа-самцом. «Ну, расскажи, – выспрашивал у афганца. – Как ты его? Что? Он кричал? Просил пощады? Сопротивлялся? Крови много»? Опустошенный Карим молчал, глядя на отражение в черном окне пустого вагона, направлявшегося к центру города. Энергия покинула тело. Эйфория сменилась апатией. С усилием стряхнув ее, открыл сумку. Подельник ахнул от увиденных денег и попытался запустить внутрь руку. Ударив его по щеке, Карим, не считая, вручил палестинцу четверть добычи. Напарник не возражал, восхищение, если не поклонение, сквозило во взгляде. Туманила мечта – стать таким же крутым как старший товарищ. Скоро они расстались: Махмуд вышел в Сольне, где жил с родителями, а афганец поехал в Васастан, где снимал комнату на мансарде старого дома.