Афганский транзит
Шрифт:
– Видимо, дело не в достойном ответе, а в объективности, – возразил Суриков.
– Что ж, воля, как говорят, ваша, – сказал Бобосадыков, не скрывая горечи. – Но я делаю из этого два вывода. Прежде всего о том, что нам не доверяют. Потом, кто-то старается опорочить очень уважаемого человека. Ветерана. Бескорыстного служителя…
Кому и как служил Исфендиаров, полковник не стал уточнять. Всем видом демонстрируя, что разговор стал для него неинтересен, он сказал:
– Хорошо, товарищ Суриков, для вас мы сделаем все, что в наших силах. Я думаю, первым делом вам надо
– Зачем? – спросил Суриков, не сумев скрыть удивления. – Разве у секретаря райкома нет иных дел?
Бобосадыков ласково улыбнулся.
– Конечно, у него есть дела. Много дел. Но вы приехали из Москвы в его район…
– Почему в его район? – в голосе Сурикова звучала веселость.
– Да, конечно, – словно спохватившись, сказал Бобосадыков. – У нас тоже перестройка. Тоже. Тем не менее товарищ Утежан Бобоевич Сарыбаев отвечает лично за все, что происходит в районе. За всех людей, за меня, даже за вас…
– Зачем ему отвечать за меня? – дерзко спросил Суриков, еще не понимая всей своей невежливости по отношению к товарищу Утежану Бобоевичу. Бобосадыков среагировал мгновенно.
– А если, уважаемый, с вами что-то случится на нашей земле? Разве не Утежан Бобоевич будет держать отчет перед центром? Вы задумались?
И сразу, отрешившись от дел серьезных, повеселев голосом, спросил:
– Скажите, пожалуйста, как там, в столице поживает следователь товарищ Гдлян-Иванов? Не собирается ли он организовать еще одно уголовное дело для какой-нибудь республики? Москва привыкла выставлять перед миром жителей Средней Азии, будто у вас в России нет недостатков.
– Почему товарищ? – спросил Суриков, не поняв глубокого юмора вопроса. – Это ведь два разных следователя.
– Разве?! – удивился Бобосадыков. – А мы считали, что это один змей с двумя головами!
Взрыв веселого смеха покрыл его слова. Ой, как смеялись деятели охраны правопорядка!
– Их здесь не любят? – спросил Суриков.
Бобосадыков всплеснул руками и поднял их на уровень груди, словно готовился принять на себя волейбольный мяч.
– Очень даже любят! Товарища Гдлян-Иванова любят все. И если он погибнет в схватке с черными силами зла, мы ему у себя поставим большой дорогой памятник.
– Чем скорее, тем лучше, – сказал чернобровый капитан, сидевший ближе других к начальнику.
И снова все засмеялись. Бобосадыков оставался серьезным. Он веселел только в тех случаях, когда шутил сам. Дав людям посмеяться, подполковник сурово сдвинул брови.
– Какие вопросы у вас к нам, товарищ Суриков?
– Раз уж вы сами заговорили о наркомании, меня интересует, много ли на территории района потребляющих зелье?
Подполковник насторожился.
– Можно подумать, товарищ Суриков, что милиция отвечает за то, что наркоманы в районе существуют.
– Я этого не говорил. Меня просто заинтересовало количество. Предположение об ответственности ваше собственное.
Бобосадыков успокоился. Во всяком случае, внешне. Улыбнулся:
– У нас, уважаемый, привыкли на милицию вешать все подряд. План по водке выполняет торговля,
Суриков пожалел, что задал вопрос.
Бобосадыков явно не был тем человеком, с которым можно сотрудничать открыто и честно. Вытекала его позиция из лености и нежелания заниматься делом или из иных каких-то причин, разбираться не было времени.
– Мне обещали гостиницу, – напомнил Суриков, показывая, что не намерен задерживать внимание высокого собрания. – И человека в помощь.
– Если обещали, сделаем, – сказал Бобосадыков. – Что у нас есть для гостя, Рахимжон Умарович?
Чернобровый капитан, сидевший ближе других к начальнику, встал.
– Все готово, Юнус Нурматович. Гостиница «Сетара». Бронь заявлена.
– Вот видите, все готово. И помощник для Москвы у нас нашелся. Это для нас у Москвы кое-чего не бывает. Но вы здесь не виноваты, верно? Поэтому человека вам дадим. Молодого специалиста.
Бобосадыков посмотрел на своих сотрудников и заулыбался.
– «Афганца» дадим. Смелый герой нашего народа.
Торжествующий, вальяжный, чисто выбритый, пахнущий французским одеколоном – двадцать пять рублей пузырек – подполковник глядел на собравшихся, как добрый просвещенный эмир глядит на верноподданных членов государственного собрания – дурбара. Все они у него умны, хитры, изворотливы, подай им палец – вытянут из тела весь скелет до последней косточки, но все равно он возвышается над ними, потому что здесь нет умнее, хитрее, изворотливее человека, чем он сам. Все это твердо знали, и когда он сказал: «дадим афганца», заулыбались, удовлетворенно и одобряюще закивали головами. Что-то свое, особое стояло за этим и доставляло присутствующим удовольствие.
– Вы сейчас, товарищ Суриков, идите прямо в гостиницу. Устраивайтесь. Лейтенант Вафадаров к вам зайдет.
В гостинице Сурикова встретили как старого знакомого: едва он назвался, его провели в номер на втором этаже, даже не потребовав документов.
– Пожалуйста, – вежливо сказала дородная администраторша в пестром шелковом платье с национальным узором. – Устраивайтесь.
Она открыла двери, тряхнула могучей грудью и уплыла по коридору.
Суриков вошел и оглядел номер. Это был узкий пенал с одним окном, которое выходило во двор. Дверь справа от входа вела в душевую, совмещенную с туалетом. В небольшой нише слева от окна стояла узкая пружинная кровать с никелированными шарами на железной спинке. На постель было наброшено розовое тканевое покрывало. На нем, поставленная на угол, наподобие египетской пирамиды, высилась подушка. Вдоль правой стены, занимая большую часть номера, громоздился желтый фанерный шифоньер пенсионного возраста. У окна размещался стол, покрытый таким же розовым покрывалом, что и кровать. На столе умещался графин с круглой пробкой, граненый стакан зеленоватого бутылочного стекла, каменная пепельница, вырезанная в форме виноградного листа. Короче, постояльцам предлагался стандартный набор предметов, которые местная коммунальная служба считала эталоном культуры.