Афина Паллада
Шрифт:
Фанзу Кима украшают шкуры тигров. Кабаньи клыки и орлиные когти нанизаны на жилу, как ожерелье героя.
Ким связал тюк голубых песцов и снежных горностаев, взвалил на спину и пришел в селенье. Подозвал горбатого юношу Ту-Минга и сказал:
— Отнеси прекрасной Цюай-Хо мой свадебный подарок.
В ту же ночь другие охотники сложили свою дань красавице. Всю ночь бил в бубен шаман, отец Цюай-Хо, отгоняя злых духов от груды мехов и костяных изделий.
В куске горного хрусталя, оправленного
Утром она увидела свадебные подношения. Меха Кима возвышались над другими на целую голову. Но прекрасная Цюай-Хо подняла синие стрелы ресниц и сказала горбатому юноше:
— Пусть Ким принесет мне Черного голубя, о котором рассказывал мой дед. Может, тогда я стану его женой.
Мужчины селенья ходили на охоту, женщины готовили еду и одежду. Передавались сказания о подвигах предков, которые сражали драконов, добывали морские жемчужины, искали Корень бессмертия. Но таких подвигов никто не совершал теперь. Люди много грелись у костров, спали и рассчитывали на щедрость судьбы, перебиваясь выброшенной морем рыбешкой. Только Ким ходил по тайге и океану дальше всех. Но даже он, славнейший из следопытов, ограничивался добычей пропитания.
Поэтому слова дочери шамана вызвали много толков и пересудов. При этом заметили: молодежь вынесла из фанз запыленные дедовские луки и стала состязаться в стрельбе.
Охотничьей тропой идет Ким. Горы сияют под солнцем. На скалах покачиваются сосны. Ниже могучий лиственный лес, начинающийся от гряды прибрежных камней, которые облизывает соленый океан.
На отвесном утесе пара голубей — Черный и Белый. Сколько Ким ни стрелял в Черного — пули летели мимо. Тогда он выстрелил в Белую голубку — и мертвый комочек рухнул в пену прибоя. Охотник выловил убитую птицу, положил на камень, развесил над ней сеть. Черный голубь мгновенно сел рядом и попал в ловушку. Ким взял его в руки.
Рубиновая капелька крови просочилась из нежного клюва голубки. Глаза черной птицы налиты влагой безысходной тоски.
Мертвая Цюай-Хо встает в воображении Кима — в саване, в убранстве лесных цветов. Лицо охотника каменеет, а пальцы разжимаются. Медленно, нехотя взлетает в опустевшее небо Черный голубь.
Шагает прибрежьем Ким, и неотступно кружится рядом его свадебный подарок — печальная, в трауре перьев птица. Сердце охотника дрогнуло. Он выстрелил и соединил птиц — волны с ревом умчали их вдаль.
Разгневанная Цюай-Хо кричит Ту-Мингу:
— Горе тому, кто подвержен на охоте своим чувствам! У охотника должно быть железное сердце, иначе он не прокормит семью!
У фанзы шамана стояли почитатели прекрасной Цюай-Хо. И она сказала при всех:
— Хорошо, я выйду за Кима, но при условии, что он будет стоять у очага, а я возьмусь за охоту!
— Ким не согласится на это, — почтительно возразил Ту-Минг.
— Тогда пусть он принесет мне солнечную шкуру хозяина тайги — медведя Золотая Пята — я сошью из нее свадебную шубу!
Попятились
Но многие юноши воспламенились. Они взяли оружие, сели в долбленые лодки и поплыли к острову Змей, куда раньше ходить не отваживались.
Ночью шаман бился в священном припадке, заклинал медведя, который ревел в лесу. Ким резал из свинца пули с тупыми гранями, а прекрасная Цюай-Хо пела песни, принесенные луной, ветром, каплями дождя.
Серый зимний день ускользал за сопки, словно на лыжах, на студеных желтых лучах заходящего солнца. Рокотало вдали темно-синее море. В древних обветренных скалах оно лизало заледеневший берег, перемывая причудливые раковины, впитавшие гул и шелест тысячелетий.
На крутых приморских сопках, погруженных в белый сон, уныло чернели сучья кедра и бархатного дерева. Верещала сойка, да изредка слышалось в лесу мяуканье диких котов.
Ким быстро бежит на лыжах, подбитых шкурой нерпы. Лунным серебром отливают меха, добытые на веселой, на трудной охоте. Поскрипывает ледяной наст. Охотник спешит к становью тигроловов, где его ждет мясная похлебка и крутой кипяток, заваренный щепотью пахучей травы.
Уже много дней он ищет встречи с медведем — тщетно.
Снова донесся волчий вой — Ким слышал его весь день и знал: обезумевшая от голода волчья стая преследовала какую-то жертву.
Неожиданно он вышел на крупный свежий след медведя. Ему показалось, что в кустах мелькнула толстая пятка. Он перезарядил ружье, обмотал шею серебристым лисом и побежал.
Медведь закружил след и сам вышел в спину охотника.
Безмолвие тянется на сотни верст. Заворохнется в инейных ветках ночная птица, скрипнет обмороженное дерево — и опять тишина.
Гаснут в море последние отблески света.
По вершине сопки длинной цепью бежит волчья стая. Острый глаз следопыта разглядел впереди вожака с белой звездой на лбу. Ким не раз встречался с ним на тропе, но всякий раз волк уходил, незримый, как дьявол.
Волк безошибочно вел стаю на пройденный след охотника. Весь день они не приближались к нему. Значит, где-то здесь их жертва.
Ким резко повернулся и увидел медведя. Хозяин тайги мигом отступил, слился в сумерках с валуном.
Близко провыла волчица. Сотни волчьих глоток отозвались на склоне. Вой рос, заполнял мир, сузившийся до ближайшей сопки, замораживал кровь и сердце.
Это выл голод. И медведь, и охотник оцепенели, попав в волчье кольцо.
Хищники долго юлили, подбираясь к роскошной туше медведя. Наконец, маленький дерзкий волчонок с искривленной голодом пастью прыгнул — и задергался на снегу с распоротым брюхом. Когти медведя покраснели. В тот же миг вожак вцепился в загривок медведя, и стая завыла в предчувствии горячей крови.
Грянул выстрел. Белая звезда волка потемнела. Вожак уткнулся мордой в снег.
Медведь отступил ближе к человеку.