Афонское сражение. Адмирал Сенявин против турецкого султана

Шигин Владимир

– Немедля спускайте на воду шлюпки и буксируйтесь ими от берега! – велел Малееву Сенявин. – Иначе нас здесь разнесут в щепки не только ядрами, но и волнами!

Спустя мгновения шлюпки были уже на воде. Натужно сгибая весла в тяжелейшей работе, матросы сумели-таки вытащить «Твердый» из полосы прибоя. Корабль потихоньку отбуксировали к островку Мавро, у которого Сенявин и велел бросить якорь.

Из записок мичмана Григория Мельникова: «…Вице-адмиральский корабль “Твердый” потерпел довольно большие повреждения, как в корпус, так и в вооружении, ибо, сверх того, что он сражался со многими неприятельскими кораблями, должен был еще выдерживать около часа времени сильный огонь, производимый с европейской крепости, при устье Дарданелл устроенной, куда он, будучи занесен при наступлении уже ночной темноты силою течения, стремящегося во внутренность

пролива, находился так близко от берега, что производимые тогда с оного ружейные выстрелы наносили ему некоторый вред, почему вице-адмирал Сенявин, в отвращение таковой опасности, признал лучшим не отвечать на неприятельские выстрелы и в то же время, для сбережения команды, приказал ей уйти в дек, оставя наверху только самонужнейшее небольшое число людей, и, пробыв в сем положении до наступления чрез несколько времени благоприятного ему ветра, которым воспользуясь, немедленно удалился от пролива… Турки, увидя, что с означенного корабля не делают никакого на них выстрелы ответа и сочтя сие, что оный принадлежит к ихнему флоту, прекратили и со своей стороны пальбу…»

Постепенно один за другим российские корабли подворачивали от европейского берега к азиатскому, и мощное дарданелльское течение теперь уже само выносило их в море.

Из воспоминаний Владимира Броневского: «Во время сражения адмиральский корабль “Твердый” столько приблизило к европейской крепости, что пули стали вредить. Адмирал приказал закрыть фонари и буксировать корабль шлюпками. Потеряв из виду огни, отличающие корабль главнокомандующего, весь флот чрезмерно был сим обеспокоен, и как в сие время лавировали мы пред входом в Дарданеллы, то проходя, спрашивали друг друга: “Где адмирал?” Но скоро среди неприятельского флота начался весьма правильный беглый огонь, дым прочистился, показались три фонаря и мы крикнули “ура!”. Это был Сенявин. На другой день, когда корабль “Сильный”, поднятым с флагштока в половину брейд-вымпелом, известил о потере своего капитан-командора, мы, сожалея о славной смерти сего достойного начальника, обещавшего Отечеству хорошего адмирала, еще более опечалены были, не видя на стеньге “Твердого” вице-адмиральского флага. Не могу описать общего при сем смущения. Я, будучи при повторении сигналов, первый заметил сие и, смотря в зрительную трубу, не видя на стеньге флага, воображал или лучше мне казалось, что оный развевается. Капитан, вахтенный лейтенант и другие офицеры, бывшие на палубе, также смотрели, и, ничего не видя, бледнели и не смели спросить друг друга, жив или убит адмирал. Матросы один за одним выходили на шканцы, смотрели, также боялись сообщить друг другу свои мысли, искали предлога сойти в палубу и там в печальном молчании клали земные поклоны у образа. В таком расположении духа подошли мы под корму “Твердого”. Капитан наш вместо обыкновенного рапорта спросил: “Здоров ли адмирал?” Нам отвечали: “Слава Богу!” Мы еще сомневались, но Дмитрий Николаевич показался в галерее. В одно слово раздалось у нас на фрегате громкое радостное “ура”. Адмирал сделал знак, что хочет говорить, но матросы не скоро могли умолкнуть, и он, поклонившись, ушел».

Ближе к утру у берегов Мавро постепенно собралась вся эскадра. Остаток ночи прошел в исправлении повреждений и приготовлениях к возможному продолжению боя. Флаг-капитан Даниил Малеев шлюпкой обошел все корабли, выяснив потери. Вернувшись и подсчитав цифры, он доложил вице-адмиралу:

– Побитых двадцать шесть, да еще полсотни раненых! Среди убитых гардемарин и… капитан-командор Игнатьев.

Сенявин снял с головы треуголку, перекрестился:

– Мир праху твоему, Иван Александрович!

– Кто принял «Сильный»? – спосил чуть погодя.

– Капитан-лейтенант Шишмарев!

– Дрался хорошо, пусть командует и далее!

Доложили командиры кораблей и о понесенных повреждениях. Как и следовало ожидать, наибольшую пакость причинили береговые батареи. На «Рафаиле» и «Ярославе» мраморными глыбами проломило оба борта. Досталось и флагманскому «Твердому». Линкор получил без малого десяток дыр в корпусе и с полсотни в парусах. Последнее ядро залетело на корабль уже за полночь и убило трех матросов. Это были последние жертвы сражения при Дарданеллах.

Вдалеке, дымно чадя, догорали турецкие корабли.

Глава шестая. Константинопольский переворот

С восходом солнца следующего дня было обнаружено, что один из севших на камни под азиатским берегом турецких кораблей так и не смог сняться с мели.

Еще два линкора, один из которых под вице-адмиральским флагом, ночью унесло далеко в море, так что догнать их было уже невозможно. Отойдя подальше, турки немного опомнились, и теперь их корабли с перебитыми стеньгами торопливо буксировали к проливу гребные суда.

Некоторое время нашим оставалось разве что быть сторонними наблюдателями. До десяти утра ветер был противный, но затем роза ветров развернулась в нашу сторону. Немедленно, снявшись с якорей, корабли сблизились между собой и составили боевую линию. Когда ж ветер еще несколько прибавился, Сенявин вызвал к себе на борт Грейга.

– Не желаешь ли проветриться, Алексей Самуилович?

– Никогда не против! – бодро ответил младший флагман.

– Тогда сбегай-ка к тому голубчику, что на каменьях сидит, и постарайся добить. Да и тех, кто прорываться желает, тоже не упусти! Кораблями, однако, зря не рискуй и людей береги!

– Есть! – коротко ответил Грейг и приложил два пальца к треуголке.

Держа флаг на своем любимом «Ретвизане» и имея в кильватере «Селафаил», «Скорый», «Ярослав» и, конечно же, «Венус» (а куда без него!) контр-адмирал поспешил в указанную экспедицию. Однако близко подойти к берегу не удалось, мешали мели и камни. Стрельба же с дальней дистанции была не слишком эффективна. В перестрелку с русскими кораблями сразу же включились и близлежащие береговые батареи, и вскоре столь ненавистные всем здоровенные мраморные ядра стали с шумом падать вблизи бортов. Грейг находился в сомнении: пытаться любой ценой добить полузатонувшего турка или же бросить его к чертовой матери, выйдя из-под обстрела. В последний раз контр-адмирал приложил к глазу зрительную трубу. В предметном стекле хорошо был виден чадящий остов с зияющими дырами в бортах, с обрубками обгорелых мачт.

– Овчинка выделки не стоит! – сложил Грейг трубу. – Возвращаемся!

Сенявин, выслушав контр-адмирала, с его решением согласился:

– Этот турок и так покойник, а нам корабли и людей беречь надобно! Кто знает, сколь долго еще воевать?

Из хроники сражения: «…Приказано видимые неприятельские корабли стараться отрезать, взять и истребить. Между тем турецкие корабли на всех парусах поспешали в пролив; наш отряд догнал их почти у самых крепостей, и не возмогши никак взять их выше под жестоким на себя огнем, действовал на проходе по кораблям и флотилии отменно удачно. Корабли турецкие после первых залпов отпаливались весьма слабо; истребление парусов, подбитие снастей и разрушение корпусов их было видно глазами. Неприятель, имея в выгоду свою попутный ветер, который в то время установился так свеж, что и при противном течении они подавались вперед; наш же отряд, обращенный бортом к течению, выносило из пролива; но за всем тем трижды успели мы сделать обороты к несению большего вреда неприятелю. Гребной флот, защищавший неприятельский корабль, стоявший на мели ниже азиатской крепости, бежал. Другой корабль, настигнутый “Селафаилом”, а после и “Ретвизаном”, бросился на мель под прикрытием европейских крепостей и своего флота. Вице-адмиральский, желая пробраться в пролив у азиатского берега, будучи сильно оббит, бросил якорь; потом снялся и, уклоняясь от огня нашего отряда, также стал на мель, близость которой к азиатской крепости препятствовала атаковать его как должно. Между тем ветер начал тихнуть. Течением корабли наши снесло ниже турецких, почему сигналом приказа по отряду контр-адмирала соединиться с эскадрою».

В тот же день Сенявин провел и совещание капитанов. Вице-адмирал никого не ругал, похвалил командира «Селафаила» Петра Рожнова, который трижды сумел зайти за корму неприятельского корабля, каждый раз поражая его продольными залпами. Затем отчитал командира «Уриила» Быченского 1-го за то, что тот не свалился на абордаж. Быченский, красный от стыда, оправдывался:

– За мной в струе ломилось сразу четверо наших! Свались я, им бы со мной не разминуться было! Проскочив мимо, я оставил турка им в добычу!

– На каждом корабле свой капитан имеется, чтоб о нем думать. Я нисколько не сомневаюсь в вашей храбрости, но впредь будьте решительнее!

Атака турецкого линкора была звездным часом всей жизни капитана 1-го ранга Быченского. Такой шанс судьба дает только раз. Командир «Уриила» имел возможность захватить в плен неприятельский корабль, вписать свое имя в историю отечественного флота. Увы, этого не произошло. В жизни Быченского будут иные бои и иные походы, но случая отличиться, подобного дарданелльскому, ему уже никогда не представится…