Афонское сражение. Адмирал Сенявин против турецкого султана

Шигин Владимир

Как выяснилось, за время сражения очень велик оказался расход пороха с ядрами, а пополнить то и другое было неоткуда. Поэтому велено было впредь не палить по неприятелю с большого расстояния и не тратить понапрасну снарядов.

Оценивая общий итог сражения, Сенявин был предельно объективен:

– Первый генеральный бой, потому и ошибки имеются. Я еще раз напоминаю господам капитанам, что, сражаясь в открытом море, целить следует не в корпус корабельный, а в рангоут, ибо неприятель, желающий бежать и имеющий рангоут в целости, всегда в том премного успеет. Мое требование об этом так и не выполнено! Вступая в бой с кем-либо, надо обязательно доводить дело

до завершения полной победы, а не переносить огонь по новым кораблям. Хотя туркам мы все же вчера надавали крепко, но, как видите сами, никого так и не утопили. А потому впредь будьте более предприимчивыми!

Капитаны разъехались, а Сенявин, в задумчивости куря свою старую обкусанную трубку, вышел на кормовой балкон. Повреждения, понесенные в бою, его сейчас волновали не слишком. Для их исправления хватит и пары дней. Хуже было с порохом и ядрами. И все же, несмотря на все «но», Сенявин был доволен исходом первой встречи с турками. Попытка неприятеля вернуть Тенедос и снять блокаду с Дарданелл полностью провалилась. Эгейское море осталось за нами!

В тот же день в Тенедосском монастыре хоронили капитан-командора Игнатьева. Попрощаться с ним съехались с эскадр многие хорошо знавшие и уважавшие его офицеры. Биограф так оценивает личность капитан-командора Игнатьева: «Отечество лишилось в нем человека просвещенного, мореходца осторожного и воина неустрашимого. Честолюбие его было основано на истинном достоинстве, при обширных познаниях, дух его стремился ко всему изящному и благородному. Пышность в домашней жизни, совершенное бескорыстие по службе были отличительными чертами его характера. Он был горд, но любил отличать, награждать своих подчиненных; был к несчастию иногда вспыльчив, но при сем искренне раскаивался; никогда власть свою не употреблял во зло и боялся быть несправедливым».

Справедливости ради надо привести и несколько иное свидетельство, уже хорошо нам известного Павла Панафидина: «Потеря наша была чувствительна в сем сражении в командоре Игнатьеве. При всем уме и познаниях своих, он не приобрел особенной к себе привязанности ни офицеров, ни даже нижних чинов. Его обращение было вежливое, но никогда искреннее. Со всем тем флот потерял в нем ученого морского офицера».

Конечно же, на похороны прибыли и давние товарищи и соплаватели Игнатьева Лукин с Грейгом. Постояли в последний раз рядом с мертвым другом, поцеловали в лоб. Слов не было, да и какие могут быть слова в такие минуты! О чем думал Лукин? Мучили ли его какие-нибудь предчувствия? Кто знает!

Осиротевший «Сильный» временно принял под свое начало старший офицер линкора капитан-лейтенант Шишмарев.

Позднее «Сильный» будет передан, согласно капитанскому старшинству, под команду капитана 1-го ранга Салтыкова. Бывший ранее под его началом старый линейный корабль «Параскевия» возглавит старший из капитан-лейтенантов эскадры Малыгин со «Шпицбергена». Сам же шлюп «Шпицберген» будет поручен следующему по старшинству капитан-лейтенанту Качалову.

Со смертью Игнатьева остался без флагмана и весь его корабельный отряд, а потому Сенявин для удобства управления его расформировал, а всю эскадру разделил на две дивизии. Первую, включавшую «Твердый», «Селафаил», «Мощный», «Сильный» и «Скорый», он оставил в своем «особенном» подчинении. Вторую – «Рафаил», Ретвизан», «Святую Елену», Ярослав» и «Уриил» – подчинил Грейгу. На себя главнокомандующий замкнул и фрегаты.

Корабли российской эскадры снова заняли позицию для продолжения блокады. В устье Дарданелл была направлен первый дозорный отряд «Мощный» с «Венусом».

Задача их была такова: «чтобы не только суда, но и самые малые лодки отныне не могли показаться из пролива».

Дарданелльское сражение уже принадлежало истории…

* * *

Спустя несколько дней после сражения при Дарданеллах потрясенный султан Селим мрачно взирал на втягивающийся в Золотой Рог свой избитый флот. По берегам толпились обыватели. Над толпой висел вопль негодования и проклятий. С батарей арсеналов Топхане угрожающе ухали пушки.

– Палачей ко мне! – лаконично распорядился султан.

Первой должна была слететь голова незадачливого капудан-паши. Но хитрый Сеид-Али, не раз познавший все превратности судьбы еще в прошлую войну с русскими, уже сделал все для своего спасения. Еще в Мраморном море, получив известие о гневе падишаха, он велел вызвать к себе младшего флагмана Шеремет-бея и капитанов четырех наименее пострадавших в бою кораблей. Едва прибывшие поднялись на шканцы «Мессудие», как их тотчас схватили личные телохранители капудан-паши. Первому снесли голову с плеч кричавшему о своей невиновности Шеремет-бею, затем и остальным.

По мнению знатоков обычаев Высокой Порты, Сеид-Али поступил в данном случае со своими подчиненными на редкость милосердно, ибо турки считали внезапную смерть куда более гуманной, чем смерть по приговору с ожиданием процедуры казни.

Одновременно Сеид-Али продиктовал и отправил с греческой фелюгой письмо к Сенявину, где на полном серьезе обвинил русского командующего в…. обмане! Письмо это ради смеха потом еще долго читали офицеры на всех кораблях нашей эскадры. Хохотали от души, да и было от чего! Сеид-Али укорял русского адмирала в том, что тот поступил бесчестно, подняв сигнал «прекратить бой», а сам при этом никакого боя не прекратил.

– Вот умора! Вот дает! Такого еще не бывало в гистории морской! – умирала со смеху офицерская молодежь.

– Что вы хотите, Сеид-Али спасает сейчас свою жизнь, а здесь все средства хороши! – прятали улыбки те, кто были постарше.

Смех смехом, но расчет капудан-паши оказался верен. Султан самым серьезным образом отнесся к рассказу о гнусном обмане «адмирал-москов».

– Этим мерзким гяурам неведомы благородство и честность! Это следует всегда помнить при встречах с ними. Обман и коварство – всегда удел богомерзких и прахоподобных! Но будь и ты впредь хитрей! – погрозил султан пальцем своему капудан-паше.

Вываленные из мешка к его ногам отрубленные головы капитанов вернули доверие к Сеид-али.

Стоявшие поодаль штатные дворцовые палачи смотрели на капудан-пашу с нескрываемой злобой. Сегодня они остались без хорошей работы, а значит, без дорогих шелковых халатов, которыми по старой традиции вознаграждался их нелегкий труд.

– Неверные собаки отныне меня уже не обведут вокруг пальца. Отныне я буду сам расставлять вокруг них свои сети! Сенявин зря испытывает терпение Аллаха, оно не беспредельно! – Сеид-Али истово стучал лбом в густой ковер пред ногами Селима.

– Довольно! – махнул тот рукой. – Иди и готовь флот к новому походу во славу Аллаха и пророка!

Однако пока говорить о скором выходе в море не приходилось. Чудом избежавшие смерти в дарданелльском побоище бунтовали, требуя вина и дев, открыто плюясь в лица своих начальников. Команды не желали более испытывать свою судьбу.

– Лучше режьте наши головы здесь, в Галате, чем нас перешибут ядрами в море московиты!

Сеид-Али пытался было навести порядок:

– Удавите смутьянов, а остальные разбегутся сами!