Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний

Буторин Игорь

Афоня с Зигмундом были здесь же, и немало удивился осведомленностью дербентского эмира в европейских делах. Медведь даже заметил, что эти европейцы всегда были и будут вшивыми интеллигентами, а потому, как географическая область, состарятся рано. Афоня же увлеченный рассказами купцов, резко осадил косолапого: «Ты мне еще о пассионарности этносов начни вещать!» После этой эскапады медведь обиделся и больше не умничал.

— Купцы, — обратился Джабраил к торговцам. — У меня к вам просьба имеется. Вы один фиг транзитом через Персию идете, прихватите с собой моего мальца с мишкой. Уж очень ему в Индию нахрена-то надоть.

— Оно мальца

взять нетрудно, — призадумались караванщики. — Токмо вот с медведем как быть? Наши корабли пустынь, сиречь — верблюды, духа медвежьего не переносят и пугаются. Могут даже в панику впасть, али того хуже в ступор. Товар то хоть и не скоропортящий везем, но все одно, не охота из графика выбиваться. Суетно это будет.

— Не извольте беспокоиться, господа, — бросился на защиту корефана Афоня. — Он у меня смирный, чистоплотный и интеллигентный медведь. Плюс, скотина эта, не лишена философического отношения к жизни и отягощена разнообразными знаниями. Потому способен всякое нудное путешествие превратить в приятную беседу или познавательное времяпрепровождение… Так что не извольте беспокоиться ни за дух его звериный, ни за прочие предрассудки и стереотипы. Все у нас с вами будет абгемахт!

Такому неожиданному финалу афониной адвокатской тирады немало удивились не только купцы и Джабраил, но и сам Афоня, а Зигмунд прочувствованно полез обниматься с другом, чтобы тот не заметил скупой медвежьей слезы, предательски скопившейся на кончике носа.

На том и порешили. Да и купцы тоже оказались не полными идиотами, чтобы отказывать в просьбе влиятельному эмиру. А с другой стороны дикий русский медведь своим свирепым видом мог пригодиться в случае разбойного нападения в путешествии.

Когда же наши путешественники стали собираться в путь, то, вдруг, обнаружилось, что их жеребца Квазимоды в эмирской конюшне нет. На вопрос: «Куда пропал коник?», Джабраил ничего не смог ответить и сразу же стал учинять дознание. Дознание длилось долго и сопровождалось битьем посуды, мордобоем, пинками визирю и всем дворцовым слугам и внеплановым посещением гарема.

Последнее событие устроенное разгневанным эмиром несколько затянулось. С женской половины дворца слышались стоны и крики наложниц. Святая простота — Афоня, подумал, что ни в чем не повинным женщинам эмирского гнева досталось незаслуженно больше чем конюхам. Более догадливый Зигмунд не стал просвещать Афоню, почему из гарема несутся женские крики и стоны и что они никак не связаны с наказанием баб за чужое воровство.

Когда же Джабраил без чалмы и весь в помаде, подтягивая шальвары, куда он зачем-то заправил свой халат покинул женскую половину, то тверской купец подумал, уж не убил ли кого во время своего дознания разъяренный дербентский эмир.

— Ну что за люди? — устало, посетовал Джабраил. — В моем дворце прижились одни воры и деклассированные элементы. Евнухи играют в карты на раздевание, наложницы — лесбиянки, визирь — казнокрад, слуги плюют в мою еду и травят моих черепах, а дети вообще — дебилы! Ну, как тут жить! Каторга, а не родовое гнездо! Вот, уедешь ты, Афоня, половину подданных казню на хрен, а вторую половину засеку насмерть. А третью половину сгною в каземате. И ничего мне за это не будет.

— Извините, — не удержался Зигмунд. — А сколько в Дербенте бывает половин?

— Зиг-ага, пошел в жопу! — огрызнулся Джабраил. — Афоня, извини друг, что Квазика твоего не уберег. Украли, видно его какие-то сволочи! Есть у меня

подозрения, что это дело рук Базая и Дурая. Поезжай спокойно в свою Индию, а я их изловлю, свершу над этими разбойниками самосуд страшный и беспощадный. А, когда ты возвертаться станешь, то увидишь на дербентскими воротами головы этих двух наглых воров и тогда же своего Квазимоду заберешь. Ну, а в качестве моральной компенсации я тебе дам для твоего друга Добрыни бурдюк самого лучшего коньяка. Одним словом, извини друг, больше такого никогда не повторится.

Делать было нечего и Афоня, взвалив огромный бурдюк с коньяком на верблюда, горюя об алешипоповичевом выкупе за шемаханскую царицу, отбыл из Дербента на юг в Персию.

Квазимодо

Похищение жеребца Квазимодо было спланировано еще накануне прихода шелкового каравана.

Джабраил призвал к себе наемников Базая и Дурая.

— Ну, что — душегубы, разбойники и мародеры! — молвил эмир. — Хотите премию от меня получить? Можете не отвечать. Знаю — хотите. Так вот, афонькиного жеребца необходимо стибрить в самый короткий срок и надежно спрятать. А самого этого Афоню вместе с его зверем, я шохом-мохом отправлю в Персию, пущай там ищет свою шемаханскую царицу или еще какого черта лысого, пока не сгинет вовсе. Когда он уедет, коника вернуть мне, а вам сразу идти в кассу за премией. Кругом! Исполняйте, разбойное отродье, глаза бы мои на вас всех не смотрели.

С кем приходиться работать, подумал эмир. На какие только пакости порой приходиться идти, чтобы получить желаемое. Но иначе ведь и цели не достигнуть, а она, как гласит восточная мудрость, всегда оправдывает средства. С другой стороны, продолжил фрустрировать Джабраил: «Ведь, должен же глава государства обладать целеустремленностью в достижении своих государственных интересов. Да и с богопомазанников какой спрос? Мы над ним, над спросом, и все свои желания подчиняем только одному — государственной необходимости. Сегодня у нас в Дербенте главная госнеобходимость — новый жеребец! Выеду потом на нем в люди и всякой верноподданной швали сразу будет видно, вот едет эмир на самом лучшем в мире мерине шестисотой серии».

Так думал о своем подленьком поступке Джабраил-оглы — эмир Дербента, коньячных погребов и нефтяных скважин, пока не уснул крепким сном праведника.

Тем временем, эмирские бандюганы-пограничники отвели Квазимодо на свою дальнюю заставу, достали малую толику опия, покурили и стали чистить оружие. Ведь это только кот, когда ему делать нечего занимается гигиеной, а джигит — чистит оружие. Разговаривать было не о чем, потому что под папахами этих джигитов мысли появлялись крайне редко. Если же вдруг, какая и заглядывала под нахмуренные брови, то была она посвящена только устройству коварных засад или дележу добычи. Вся же остальная жизнь кавказских погранцов была основана на инстинктах.

Однако сегодня был совершенно иной случай. Уж больно хорош был жеребец Квазимодо. Такого ладного и быстроногого коня хотел бы иметь каждый джигит. И вот теперь, что Дурай, что Базай сидели молча и каждый пыжился над придумыванием способа, как заполучить жеребца в собственность. Первым заговорил Базай:

— Дуда, брат! Хороший у нашего эмира жеребец будет?

— Да, уж…

— Мне бы такого…

— Угу. И что бы ты с ним делал?

— Надел бы белую бурку, и как белый орел носился по кавказским горам.