АФРИКА NOVA
Шрифт:
Требий упал на спину. И по его побледневшему, неуместно красивому и умиротворённому лицу, поползли капельки крови, из носа смешиваясь со слезами.
Его оттащили в сторону, и процесс пошёл быстрее. Луцис методично работал палкой, бил без промахов не причиняя лишних страданий. Ни кому и в голову не приходило его осуждать.
В наших глазах это был акт своеобразного милосердия, не меньше.
Подошла очередь и той десятки, в которой стояли мы, тянуть свой жребий.
Я сунул руку в мешок не очень и беспокоясь, с одинаковой
На его ладони лежал коричневый боб.
Он сделал шаг вперёд, и в глазах Ворена застыла растерянность. Он бессильно опустил свою палку.
Я придержал Лонгина за руку и подошел к Ворену. Он грустно, но одобрительно улыбнулся мне и попросил повернуться к нему боком. Я повернулся и услышал его шепот – «Скоро увидимся Кезон. Прости».
Нет зрелища печальнее на свете, чем зрелище публичных децимаций...
Ничего никому не нужно было объяснять. Мне почти сорок. Я просто очень устал от всего этого. И смерть меня не страшила, как и всех остальных, кто не видел радости при жизни.
А наш рыжеволосый умбр, наш «pupus» - Лонгин, у него ещё всё впереди...
В Иудее хорошо и в Сирии неплохо, почти как здесь...
Я закрыл глаза и в полной тишине услышал, как шумит далёкое море, как ветер шевелит восковые листья лавров и стебли высохшей травы, и высоко в небе перекликаются друг с другом парящие орлы. Свист рассекаемого палкой горячего воздуха, хруст и ...
И всё исчезло...
И стало мне так легко и так свободно.... А главное - спокойно...
Так спокойно и светло, что трудно передать словами. Я был счастлив, бесконечно и безмерно. Ни одной эмоции, ни страха, ни радости, ничего. Только всепоглощающий покой.
Я поднимался всё выше и выше... Лагерь, в котором продолжалась казнь, превратился в едва заметное пятнышко, от которого к Утике тянулась тоненькая ниточка дороги, а сама Утика могла бы уместиться на детской ладони, огромные пространства открывались с этой высоты; сверкающее море, руины Карфагена, Испания, Сицилия, Италия, там, где–то, маленький и вечный Рим...
Необъятная Африка, сжималась как шагреневая кожа.
Заблестел безбрежный океан...
Я поднимался всё выше и выше...
Передо мной проносились различные картинки из прошлого и будущего, и вся история человечества представлялась вереницей бесконечных катастроф и невообразимых трагедий.
Несчитанные, мятежи и войны, гонения, геноциды и репрессии. Алчность, ненависть, гордыня и страх людской, вот их главные причины.
И среди этой кровавой пены, в которую человечество превращает свою историю, всплывали дивные кристаллы людских добродетелей, которым суждено, когда-нибудь, смешавшись с плодами человеческого гения, таких, как искусство и науки, стать основой нового времени, времени искоренения моральных уродств, времени бого-человека.
И такой большой вставала передо
Ничего не решает война, всё решают здравомыслие, смирение и совесть - ИСТИНА, она же дхарма, она же вселенский закон бытия, она же ЛЮБОВЬ.
Чистота помыслов, делает войну и излишества невозможными и бессмысленными.
Науки или религии, или они вместе, но, рано или поздно, создадут счастливое человечество.
Иначе жизнь, так никогда и не станет жизнью, а так и останется - существованием...
Вдруг, мне стало настолько наплевать на судьбы этих грызущихся вошек, среди зелёной плесени, на теле такой маленькой планетки, вращающейся вокруг раскалённого железного шара, размер которого немного больше чем Пелопоннес.
Шара, затерянного среди неисчислимого множества галактик, в непрерывно бурлящей вселенной, к времени и пространствам которой не применимо ни одно человеческое определение, кроме бесконечности.
На мгновение мне показалось, что я осознал во всей полноте величие Вселенной и услышал её неповторимую музыку.
Это была музыка абсолютной тишины. Её невозможно передать словами.
Но, это продолжалось, всего лишь, мгновение. Я, сливаясь с её непостижимостью, со всего маху, ненароком, напоролся на квазар... И вся Вселенная исчезла вместе со мной, сжавшись в точку и...
...И я проснулся.
Сидел я на своём балконе, на пластиковом шезлонге, накрытом старой тряпкой от пыли, держа в одной руке дымящуюся папиросу, а в другой ещё тёплую кружку, из которой ещё недавно пил горячее зелье.
Вечернее солнце покрывало червонным золотом, окрестности, постепенно погружая пригород, в сумерки и негу.
Как я был рад этому солнцу! Как я был рад этому лучшему из миров! Миру, в котором есть место всему, и гениальности, и глупости, и злодеяниям, и гуманизму, и отчаянию и оптимизму, и красоте и уродствам.
Я ликовал, ощущая себя его маленькой частичкой.
Как же хорошо! Хорошо-то как! Вспомнив кто я, и что я, из моих глаз побежали слёзы радости.
И всё хорошо, и все хорошие.
Господи, какое счастье! Счастье–то, какое! Вытерев рукавом глаза, я почему-то вспомнил, об оставленном мной, недоеденном хачапури и почувствовал настоящий первобытный голод.
Затушив сигару, я встал и направился на кухню.
Когда я открыл дверь, в нос мне ударил густой и приятный запах молока, розмарина, корицы и муската, шалфея, горчил немного терпкий запах бханга...
<