Африка: Сборник

Кессель Жозеф

Судно должно было причалить через полчаса. А пока мы отправились в кофейню при таможне, где Флаэрти по обыкновению затеял партию в домино с господином Рибоделем, старым и мудрым французом, живущим в Танжере уже более полувека. Господин Рибодель, как всегда в таких случаях, принялся без остановки говорить, продолжая при этом выкладывать костяшки.

«Хотел бы я знать, — обратился господин Рибодель к моему другу, — чем здесь намерена заниматься ваша американка. Мне она представляется одной из тех, для кого Танжер — болезнь весьма опасная. Солнце, море, арабский колорит, живописные улочки старого города, красоты касбы, простые дружелюбные нравы — все это Дает повод некоторым

иностранцам думать, будто наша жизнь протекает как на необитаемом острове, вне забот и тревог. И люди торчат здесь — без работы, без цели, без надежных средств существования. Вечно они говорят, что вот-вот должны уехать, буквально завтра. Но проходит год, другой, а они по-прежнему тут. Меж тем Танжер отнюдь не затерянный в океане остров. На самом деле это небольшой провинциальный город, со своими нуждами и обычаями. И жизнь в нем очень дорогая. Чтобы весело проводить здесь время — и даже чтобы просто прокормиться, — нужны немалые деньги. Люди слишком поздно начинают понимать, что угодили в ловушку. Средства уже иссякли, а желания и воля притупились под влиянием благодатного климата и укоренившихся, милых сердцу привычек. Люди все тянут и тянут время, и это может кончиться для них очень печально».

Так говорил, покашливая и сплевывая, старый и мудрый господин Рибодель. Внезапно мой друг Флаэрти бросил костяшки, сказав, что у него нет больше желания играть. И его веселые глаза как-то сразу погасли, и чувство горечи отразилось в складках рта.

Тут Зельма, дерзкая бедуинка, всегда проявлявшая живейший интерес к мужчинам приятной наружности, спросила:

— Чего же он опасался, этот твой друг, у которого крепкое тело, рыжие волосы и насмешливые глаза?

— О немощный женский умишко! — воскликнул Мухаммед, уличный писец. — Неужели ты не понимаешь, что он тоже боялся попасть в ловушку?

И другие, хотя и поняли не больше Зельмы, принялись кричать:

— Это же ясно как день, темная бедуинка!

И Башир заговорил вновь:

— Рейсовое судно из Альхесираса появилось на горизонте и стало быстро приближаться. Мы с господином Флаэрти направились к пристани. Корабль причалил, но госпожи Элен на его борту не оказалось.

Я воспользовался случаем, чтобы хорошенько разглядеть сходящих на берег пассажиров. О друзья мои, нет события радостней и интереснее, чем прибытие судна в порт. Лица у людей особенные, еще не успевшие утратить те черты, по которым безошибочно узнаешь человека, приехавшего издалека. А какое многообразие типов, судеб, характеров! И именно в тот момент, когда люди ступают на новую, неведомую для них землю, их внешность красноречивей всего говорит об их общественном положении, размерах состояния и даже о внутреннем мире.

Некоторые пассажиры пересекли Испанию на собственных автомобилях, которые потом за большие деньги взяли с собой на корабль. Эти люди настроены празднично. На лицах других — отпечаток деловых забот, лица третьих выдают страдания от разлуки с близкими, четвертых — страх перед неизвестностью. Слышатся крики носильщиков, которые суетливо грузят на свои тележки роскошные чемоданы. Следом на берег сходят пассажиры победнее. Эти тащат свою поклажу сами.

Таможенники всегда особо пристрастны к беднякам; они роются в их жалких пожитках, комкают и приводят в беспорядок латаное-перелатаное белье и платье. Однако видя уверенность в себе элегантно одетого господина или улыбку надушенной дамы, они пропускают без досмотра даже самый объемистый багаж. Выходит, они судят о людской честности по внешнему виду?

В который раз, проникнув в таможенный зал, я наблюдал за прибытием пассажиров, как вдруг среди самых жалких бедняков я увидел девушку.

Прежде

чем разглядеть, что она очень хороша собой, — у нее были жгуче-черные волосы, яркие глаза и худое неподвижное лицо — так вот, прежде чем разглядеть все это, я ощутил в груди прилив страха: весь облик этой девушки говорил о том, что судьба ее не щадила.

Таможенник порылся в небольшом свертке, составлявшем весь ее багаж, — и, не обнаружив ничего недозволенного, занялся другой, такой же нищенской, кладью. Девушка терпеливо уложила свои вещи, со всем тщанием человека, которому некуда, да и незачем спешить, и направилась к выходу. Я последовал за ней.

Едва она переступила порог таможни, как с той стороны, где стояла вереница встречающих, послышался крик и к ней подбежал маленький старый еврей. В старике я узнал моего друга Самуэля Горвица — того самого, что пытался заработать на жизнь, рисуя портреты людей в ресторанах и на пляже.

«Лея! Лея!» — звал он.

Весь в слезах, старый Самуэль бросился ее обнимать. Она покорилась ему с грустной улыбкой, но в следующий миг лицо ее вновь окаменело. Они заговорили на языке, которого я не знаю, но который уже слышал здесь, — на венгерском.

Маленький старый Самуэль еще раз обнял девушку, посмотрел вокруг блуждающим взглядом и, увидев меня, воскликнул на плохом английском:

«Хвала всевышнему! Наконец-то мы свиделись… Это моя племянница — единственная, кто остался из нашей семьи. Ей удалось выбраться живой из лагерей… Наконец-то, хвала всевышнему! Теперь она отдохнет, немного воспрянет духом. А для начала поживет со мной, у дяди Тома…»

И они пошли. Старый Самуэль держал под руку девушку, а та прижимала к груди свой сверток.

В этот момент Селим, продавец амулетов, желая привлечь внимание Башира, тряхнул длинным шестом со звенящим на его конце товаром. И он спросил:

— А что это за лагеря, о которых говорил маленький старый еврей?

Тут же вмешался и бездельник Абд ар-Рахман:

— Да-да, поведай-ка нам, откуда приехала эта девушка с таким печальным лицом.

И Башир ответил:

— Позвольте мне, о друзья мои, сказать вам об этом чуть позже. В событиях, о которых пойдет речь, участвовало много разных, порой даже странных людей. Боюсь, как бы в ваших головах не возникло путаницы. А посему будет лучше, если я все расскажу по порядку.

Тут слушатели закричали Баширу:

— Мы полагаемся на твое умение!

— Говори как считаешь нужным, благословенный рассказчик!

— Повинуйся лишь духам, что даруют тебе красноречие!

И Башир продолжил:

— Старый Самуэль и его племянница еще не успели скрыться из виду, как до меня донесся голос моего друга Флаэрти — он громко кого-то звал.

Я обернулся и увидел, что он машет руками, устремив взгляд на небольшую яхту, медленно приближающуюся к пристани. На палубе рядом с молодым, худощавым, симпатичным блондином стояла, улыбаясь, госпожа Элен, одетая во все белое.

Несколько минут спустя она уже обнимала господина Флаэрти и знакомила его со своим приятелем — англичанином по имени Ноэл.

Госпожа Элен узнала меня и, не без удовольствия вспомнив о «Маршико» и о нашем возвращении из Эль-Ксар-эль-Кебира, решила, что отныне я поселюсь в ее доме.

Порт я покинул вместе с ней. Мы поднялись в старый город и вскоре очутились в одном из красивых старинных арабских особняков неподалеку от касбы. Ныне они сплошь принадлежат иностранцам.

Дом, который сняла госпожа Элен, был небольшим, но богато убранным. Во внутреннем дворике росла огромная смоковница, заслонявшая своими ветвями небо и населенная таким количеством птиц, что казалось, будто дерево поет.