Африканеры в космосе. Где мой муж, капитан?
Шрифт:
— Лучше Адель. — Улыбнулась она. — Я не ваш учитель.
Дидерик кивнул.
— И лучше на ты…
— Думаешь? — Спросил он.
— Уверена. — Ответила она.
Они жарили мясо, шипение жира на углях вплеталось в шум падающей воды. Люди — хищники. Дидерик и Адель двигались по кругу вокруг костра, как два диких зверя. Принюхивались друг к другу и втягивали носом воздух, напитанный феромонами. Уходили на очередной круг. Даже когда сидели молча, по разные стороны огненной стены и языки пламени плясали в их глазах, и когда разрывали крепкими зубами сочное мясо,
У всех животных есть брачные игры. Но только высшие приматы научились получать удовольствие от ожидания.
Потом Адель встала, потянулась. Дидерик не успел раздеть её взглядом, она сама сбросила с себя всю одежду и заявила:
— Я купаться.
— Чокнутая! — Крикнул ей в спину Дидерик и стянул куртку.
Адель перепрыгнула на мокрый каменный карниз, прямо под струи водопада. Она раскинула руки и закричала от дикого холода и восторга. Дидерик шагнул следом. От студёной воды перехватило дыхание. Он подхватил её на руки и, оскальзываясь на камнях, понёс к палатке. Адель, дрожа, уткнулась носом в его плечо. Она крепко вжалась в него, вцепилась в кожу. Под озябшими пальцами перекатывались мышцы его спины, и сердца колотились, чуть не касаясь друг друга.
Дидерик растёр её холстом. Пока вытирался сам, Адель занырнула в палатку. Почти сразу оттуда высунулась её рука и поболтала пузатой фляжкой:
— Поторопись, настойка быстро заканчивается.
— Ты и правда чокнутая! — Рассмеялся Дидерик и полез внутрь.
…
Они лежали на боку, лицом друг к другу, тяжело дыша и глупо улыбаясь. Дидерик коснулся её щеки, чуть-чуть, кончиками пальцев.
— Ты так и не сказала, что напевала у костра.
Адель накрыла его руку своей, прижалась губами к грубой коже ладони.
— Это старая песня.
Она перевернулась на спину, качнула висящий над ними фонарь. Тени затанцевали на ткани палатки.
— Я не знаю, кто её написал, и кто исполнял. Я даже не знаю, о чём она. Её очень любила мама… Пела мне вместо колыбельной.
“Юнэ ви дамур
Кё лён сэтэ жюрэ
Э кё лё тан
А дэзартикюле
Жур апрэ жур
Блесэ мэ пансэ”
Запела она тихонько, потом всё громче, и громче… Она встала и упёрлась взъерошенной головкой в свод. Раскинула руки в стороны, как оперная певица и, качаясь, пела уже в полный голос:
“Карэн орэвур
Нё пётэтрэн адьё
Жё ви дэспуар
Э ман рэмэ задьё
Пур тё рёвуар
Этэ парле ранкор
Этэ жюрэ ранкор”
Она хмурила брови, но пафос песни смывала счастливая улыбка. Дидерик схватил её под коленки и повалил на
— Ты знаешь французский? — Шептал он, ловя губами её губы.
— Нет, — смеялась она, притворно отбиваясь, — если много лет засыпать под одну и ту же песню, запомнишь её на веки.
— Я почти поверил, — смеялся он, обхватив руками и ногами её изгибающееся тело.
— Мне можно, мне верь, — говорила она.
Адель вжалась в него изо всех сил и шепнула на ухо:
— Дидье… Тебя бы звали Дидье…
Он откинул голову, недоумённо вглядываясь в её смеющееся лицо.
— Если б мы были французами, тебя звали бы Дидье, — пояснила она.
— А тебя?
— А меня всё равно Адель. Дидье и Адель…
Поздно ночью она открыла глаза. Дидерик тихо сопел рядом. Тихонько, чтобы его не разбудить, Адель выбралась из палатки, накинула его куртку, привычно сунула в карман фальшфейер.
Эвакуация
Она не рассказала Дидерику, не успела. Последний раз эту песню она слышала за день до отлёта с Земли. Мама напевала её, упаковывая вещи. В перерыве между куплетами она смертным боем билась с отцом. Мамины книги против папиных удочек и блёсен. 10 кг на человека, надо выбирать. Крепкими, натруженными руками мама распихивала вещи в пластиковые коробки, и её загорелое запястье пересекала яркая белая полоса.
Когда составляли списки, все получили такие бумажные браслеты с названием своего корабля. Адель хорошо помнит свою худую руку, перетянутую полоской бумаги с русскими буквами "Гроот Зимбабве". Проклятый летающий гроб.
Когда она добралась до эвакопункта, ковчег “Гроот Зимбабве” уже закрыл свои двери. В “Морестере” медики в белых комбинезонах деловито приклеивали капельницы к рукам голых африканеров и крепили манжеты им на лодыжки. Мужчины руками прикрывали пах, женщины и дети рыдали, не стесняясь. Всем было очень страшно.
Вечером перед днём эвакуации Адель уехала кататься со своим парнем, со своей первой любовью на всю жизнь. И первая любовь осталась в той машине с уже бывшим парнем и его отбитыми яйцами, а она пошла пешком, гордая и разочарованная во всех мужчинах в мире. Обиженный бывший пронёсся мимо, рыча мотором и сигналя. Адель показала средний палец удаляющимся красным огонькам. Дошла она только к утру.
Её схватил за руку смутно знакомый человек, посмотрел на браслет.
— Юная мефру, ваш ковчег уже готов к отлёту, внутрь я вас никак запустить не смогу.
Адель оглушило: она останется здесь навсегда, а её родителей отправят в космос. Навсегда это совсем недолго на гибнущей Земле. Он увидел, как глаза наполняются слезами и схватил её за руку. Вслед за ним, топоча ботинками по ржавой лестнице, она влетела в будку. Там он отодвинул от пульта техника из местных.
— Потеря нашлась, — сказал он ему, улыбаясь.
Он нажал кнопку на пульте и сказал в микрофон:
— Эвакопункт — “Гроот Зимбабве”. Госпожа Брауэр, Это Давид, помните меня? Не переживайте, ваша дочь уже здесь, просто немного опоздала, вылетит следом с нами на “Морестере”.