Агафон с большой Волги
Шрифт:
В Москве, чтобы забыть горечь утраченного, он цепко взялся за учебу: часами наговаривал в магнитофон тысячи труднейших для произношения английских слов; он чувствовал себя перед однокурсниками более подготовленным не только по английскому языку, но и по другим предметам. С многими товарищами по курсу он сошелся и сдружился быстро, выдвинувшись не только своей физической силой, добротой характера, но и незаурядными способностями. Он был трудолюбив, усидчив и легко, как-то запросто, справлялся с учебой. Товарищи сидели и до ночи, трудно корпели над домашними заданиями, боясь схватить двойку: за низкие отметки студенты немедленно отчислялись. Агафона это не страшило. Газетная
– Нет, ребята, чувствую, что торговец экспортом из меня не получится, а дипломат я и вовсе никакой… Нет, друзья, наверное, я все-таки тут не удержусь… покину вас, дорогие мои!
– Не то ты, Агафошка, дурачишься, не то оригинальным хочешь быть? – удивлялись ребята.
– Мальчики, я всерьез, – предупреждал он.
По ночам его грызла тоска по Волге, тревожно становилось на душе, хотелось вскочить с койки и немедленно ехать домой. Чувство душевного беспокойства все нарастало и углублялось, все труднее было переносить тягостную боль, которой, казалось, дышали письма матери. Она писала, что Зинаида Павловна очень долго и тяжело болела, а потом поправилась и снова работает на прежнем месте. С отцом и матерью она особенно ласкова, но ведет замкнутую жизнь. Дважды приезжал муж, но ночевать, кажется, не оставался… Агафон был искренне убежден: не желая расстраивать сына, мать вынуждена была писать не всю правду. А для него всякая ложь была ужасна. Зина тоже прислала два письма, но он, не читая их, спрятал на дно чемодана. Чувствовал, что обмана простить не может и оправданий выслушивать не станет. Молодость часто бывает слишком самоуверенна и беспечна. Агафон возненавидел даже товароведение, которое вел эксперт Внешторга Константин Разумовский. На каждом уроке Агафон хмурился и отводил глаза. Ему казалось, что бывший муж Зинаиды Павловны нарочно, чтобы поиздеваться над ним, хвалит его за быструю сметку, ставит в пример другим, при этом прячет в губах ехидную улыбочку. Все это впоследствии сыграло свою печальную роль.
Как ни тянуло на Волгу, но на зимние каникулы Агафон домой не поехал. Отдых провел по бесплатной путевке в специальном туристском лагере. Однако от жесточайшей тоски не избавился. Вернулся и так затосковал, что дважды сознательно пропустил занятие по товароведению и схватил первую двойку. Вызвали к декану.
– Что с вами, Чертыковцев? – сухо спросил декан.
– Ничего. Понял, что из меня торгпред не получится.
– А мы еще и сами не знаем, что из вас получится, – добродушно рассмеялся декан, удивляясь его наивности.
– Тем более. Я прошу меня отчислить, – сказал Агафон.
– Вы это серьезно? – насторожился декан.
– Вполне. Мне все здесь не по душе.
– Даже все? Послушайте, Чертыковцев. У вас что-то другое на уме. Вы же хороший парень, так прекрасно учились, и вдруг двойка… Не понимаю.
Агафон упорно молчал. Декан не выжал больше из него ни единого слова. Потом аналогичный разговор произошел и в парткоме.
– Честно вам заявляю, что взялся не за то дело, – упрямо твердил Агафон. – Нет у меня к этому никакого призвания.
Нянчились с ним почти целый месяц, однако воли его не сломили. Пришлось отчислить.
– Вы что, влюбились, что ли? – выдавая ему документы, удивленно спросила секретарша.
– Ага, –
– Куда же вы теперь, к ней?
– Еще и сам не знаю! – чистосердечно признался он.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Он тогда и на самом деле не знал еще, как поступит, куда пойдет или поедет, как не знал и теперь, что будет с ним, а главное, что же станет с Ульяной.
Агафон провел рукой по глазам и замер. Даже сейчас, в эту минуту, видел лицо Ульяны, слышал живой, родной сердцу голос, нежный, ласковый и переменчивый. Не хотелось верить, что был когда-то садовый домик Зины, лимоны в кадках, чувственные ночи, а потом грубая, тяжкая разлука и полное крушение любви, причинившее ему столько боли и разочарований. Ему казалось, что все это отошло в далекое прошлое. И вдруг – маленькое существо, которое сосет уже грудь и «нежно пошевеливает пальчиками»!..
Агафону стало холодно, усилилась в сердце боль. Напряженно и мучительно задумавшись, он тихонько застонал и не слышал, как открылась из горницы дверь. В комнату, крадучись, вошла Варвара.
Обхватив всклокоченную голову большими руками, Агафон неподвижно сидел на кровати и зябко дрожал.
Перед этим услышав стон, Варвара решила, что жилец крепко выпил.
– Что, Амирханов, придумываете новый газетный поклеп? Чего молчишь-то, охламон? – Варвара воинственно скрестила на груди руки. У нее была одна цель: спровоцировать парня на хулиганский поступок; его стол она обшарила не случайно… – Достукался, супостатина, и налакался. «Арбузная трасса»! Жрал наш хлеб-соль и про нас же всякие гадости сочинил. Забирай свои манатки и катись отсюдова узкой тропкой!
Изгнанная из комнаты, Варвара преследовала его непотребными выкриками до тех пор, пока он не собрался бежать. Теперь он жаждал поскорее покинуть ненавистный для него дом.
К его счастью, на улице он увидел около конторы грузовик. Шофер Афонька Косматов – Апонька, как его называл Кузьма, – открыв капот, копался в моторе. Ни о чем не спрашивая, Агафон перекинул чемодан через борт и положил в кузов. Подошел к Афоньке и попросил, чтобы тот отвез его в четвертое отделение.
– А мне, пымаш, не туда, – закрывая капот, ответил Косматов.
– Куда едешь? – хмуро, исподлобья посматривая на хитроватое рябое лицо Афоньки, спросил Агафон.
– На вторую еду, пымаш, друг? Не могу, с моим бы удовольствием, но, сам пымаш, посевная…
– Ничего. Сначала меня отвезешь, а потом на вторую поедешь, – проговорил Агафон, чувствуя, как начинает раздражать его своими ухмылками и словечком «пымаш» этот рябой и вороватый водитель.
– Я тоже спешу, – берясь за ручку и открывая дверцу, добавил он твердо и решительно. – Сказал же, пымаш, не по пути! Вот человек! Да и в кабину не могу посадить. Тут одна дамочка собралась со мною поехать.
– Что за дамочка? – спросил Агафон.
– Завмаг, пымаш, Варя Голубенкова.
– А она куда? – мрачнея еще больше, спросил Агафон.
– К Соколову, говорит, к партейному секретарю, спешно надо. Как тут не возьмешь!
– Не поедет она, – ощущая холодок в груди, неожиданно заявил Агафон и сел в кабину.
– Ну да? Только что тут была, – усомнился Афонька.
– Она раздумала. Видишь, я еду и чемодан уже в кузове, – еще более решительно проговорил Агафон.
– Ага, значит, не едет. Ты ить у нее живешь? Ох, и бабец! – Афнька подмигнул и полез в кабину. Косясь сбоку на неспокойного пассажира, он включил зажигание, добавил: – Двадцать километров лишку, учти, пымаш… потом бензинчику, того, возместишь, литриков…