Агафон с большой Волги

Федоров Павел Ильич

Этого Молодцов совсем не ожидал. Значит, собрание, да еще открытое, пройдет не просто по-деловому, а с громкой, на весь район и область трещоткой. Посмотрев на Константинова, он тревожно спросил:

– Раз один вопрос, значит, будем обсуждать статью. Ну и как, персонально в отношении меня?

– Мне кажется, нельзя так узко ставить этот вопрос, – ответил Антон Николаевич.

Молодцов облегченно, словно после большой пробежки, вздохнул. Но для него это была секундная передышка.

– Формулировка будет очень краткой, – продолжал

Константинов, – о нашем директоре совхоза.

– Вот-вот, и я говорю… – обиженно обронил Молодцов.

– Да пойми ты: не только о тебе, а о том, каким должен быть наш директор, – пояснил Константинов.

Такая постановка вопроса настолько была непривычной и казалась опасной, что Иван Михайлович нашелся не сразу. Барабаня пальцами по клеенке, сцепив крепко зубы, он шевелил желваками. Потом протянул руку к лежащей на столе пачке «Казбека». Курить захотелось нестерпимо.

Антон Николаевич накрыл коробку ладонью, отодвинул ее в сторону.

– Э-э! Не выйдет, приятель! – проговорил он и, погрозив пальцем, добавил: – Может, запьешь горькую?

– А что мне осталось делать? Если вы так решили – не просто прогнать, а разобрать по старым косточкам, с треском, то не стоит разводить дипломатию. Сказал бы прямо: так и так, валяй, друг, на пенсию!

– Ничего я не решал и не собираюсь. Пусть народ, коммунисты скажут свое мнение, а ты – твое, но не о себе только, а о том, каким должен быть наш директор и что мешает ему быть таким. Понял?

– Мне же нужно как-то подготовиться, доклад о работе сделать. Нельзя так с бухты-барахты… – разгоряченно протестовал Молодцов.

– Никаких таких докладов и речей не будет. На две минуты я сделаю вступительное слово. А может быть, даже поручим открыть Соколову, прочитаем статью и сразу приступим к обсуждению…

– Новое дело!.. Лучше уж связать мне руки и пустить к козлам в кошару, пусть бодают сколько вздумается! – с горькой усмешкой проговорил Иван Михайлович. И то, что он обижался лишь за себя, как директор, рассердило секретаря.

– Людей нельзя уподоблять твоим козлам. Если ты боишься партийного разговора, значит, чувствуешь себя неправым, – резко сказал Константинов. – Да, мы решили обсудить совхозные недочеты не кабинетным порядком, а по-новому. Может быть, это несколько необычно и жестоко для директоров, но зато демократично. Общественность скажет: плохой ты директор или хороший. Виноват – отвечай; хорош – хвали, награждай. А такая, как у тебя, ложная самосохранность авторитета никого к добру не приводила. Запомни, друг мой, и пойми, что речь пойдет не о твоем персональном деле, а о работе директора вообще!

Словом, все, о чем Антон Николаевич думал утром у себя в кабинете, он изложил Молодцову, а в заключение добавил:

– Люди враждебно относятся только к черствым и бездушным руководителям, презирают глупцов. Разве у тебя такой коллектив, который тебя забодает так, что придется звать костоправа?

– Конечно, про козлов я глупость

сказал. В основном народ у нас хороший, – примиренно ответил Молодцов. – Вытерплю, раз такое дело.

– Ну ладно, Иван Михайлович. За то, что не испугался и согласился, на этот раз проведем только партийный актив. Но имей в виду: если тебя примутся по-настоящему бодать и как директора и как коммуниста, а у тебя, голубчика, взыграет спесь, тогда не миновать и персонального дела!

– Это уж как водится! – с опаской посматривая на гостя, сказал Иван Михайлович.

– И еще попрошу: говори как можно деловитее, короче.

– Мне же все-таки объяснять придется…

– Не понимаю, почему для этого нужна часовая речь? Привыкли много говорить, не дорожим временем. Часто все речи тратим на достижения, а для недостатков уже не остается ни одной минутки.

Молодцов поскреб затылок и пообещал быть кратким, не представляя, однако, как на таком ответственном собрании можно уложиться в несколько минут.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Совещание партийного актива состоялось в тот же вечер в совхозном клубе. Агафон шел туда с явным беспокойством, чувствуя себя виновником предстоящего события. Чтобы не привлекать к своей особе внимания, он сознательно решил немножко запоздать и вошел в помещение одним из последних, забившись в самый дальний от сцены угол. Он вошел как раз в тот момент, когда Соколов, открыв собрание, объявил неожиданную и несколько странную повестку дня – о директоре совхоза.

– Крышка нашему Ивану, – толкая Спиглазова в бок, проговорил Захар Пальцев.

– Врубят, – кивнул Спиглазов.

Они сидели во втором ряду, позади приглашенных из других совхозов гостей. Между двумя директорами крупных совхозов – «Степного» и «Горного» – втиснулся с толстым блокнотом в руках ответственный редактор районной газеты.

– Формулировочка дай боже! – редактор покрутил большой кудрявой башкой и что-то записал в свой блокнот.

– Мудрствуют! – заметил сухощавый, мрачного вида директор «Степного» Громов.

В зале зашумели. Кто-то потребовал разъяснения по повестке дня. Коммунисты, разбросанные по кошарам и фермам, не все успели прочитать газету и еще не знали, в чем дело.

– В сущности, мне трудно объяснить такой куцый вопрос, – растерянно поглядывая на секретаря райкома, проговорил Соколов. – Кто же будет докладчиком?

Михаил Лукьянович привык проводить совещания, заранее подготовленные и даже в какой-то степени срепетированные, а сегодня все было странным и необычным.

– Доклада не будет, – поднявшись из президиума, заговорил Константинов. – Вместо этого прочтем статью, а потом поговорим начистоту. Никакого списка ораторов. Каждый может выступить и задать какой угодно вопрос мне, директору, главным агрономам, бухгалтерам, чабанам и так далее. Проведем разностороннее собеседование и вынесем решение, какое найдем нужным.