Агафон с Большой Волги

Федоров Павел Ильич

– Садись.

Агафон не сел, а попросил разрешения снять мокрый плащ.

– Снимай и повесь на веранде, там гвоздик есть, - помешивая в стакане ложечкой, с прежней в голосе отчужденностью проговорил Молодцов.

Агафон разделся и вернулся в комнату. С ощущением скованности и неловкости присел грузно на скрипучий стул и стал смотреть на свои грязные резиновые сапоги, которые он старательно оттирал мокрой травой, но до конца так и не вытер.

Иван Михайлович поднялся, сходил на кухню, возвратившись, поставил перед Агафоном стакан чаю, не проронив при этом ни единого

слова.

Агафон понял, что они в доме одни. Поблагодарив хозяина, взял стакан и с наслаждением отпил глоток крепкой и сладкой жидкости. Такой чай он пил только дома да иногда у Марии Карповны.

– Куришь?
– вдруг спросил Молодцов.

Агафон ответил, что никогда этим не занимался.

– А меня вот сегодня с утра потянуло на курево, спасу нет! Раз ты никогда не курил, значит, тебе не понять, что это такое.

Скуластое лицо Ивана Михайловича напряженно перекосилось, образуя у выпуклого подбородка две глубокие морщинки. Вызывая Чертыковцева, он приготовился к крутому партийному разговору, но не знал, как его начать. В облике этого парня он еще тогда, на заседании партбюро, почувствовал незаурядный и сильный характер, который сейчас окончательно обескуражил Ивана Михайловича. В душе он не мог не признать, что факты подобраны умно, хватко и основательно. Опытные газетчики использовали их с большим эффектом, бессмысленно было опровергать и беспощадные в его адрес словечки. Факты есть факты. Как бывший газетчик, Молодцов понимал это, но вот беспечности он не признавал за собой и не мог с такой формулировкой примириться.

– Откуда тебе стало известно о работе соседних совхозов?
– после длительного, напряженного молчания спросил Иван Михайлович.

– Ездил туда сверять взаимные расчеты и заодно поинтересовался, как у них с экономикой, - ответил Агафон.

– Ну а сводные данные по области, эти цифры каким образом попали тебе в руки?
– допытывался директор.

– Ян Альфредович информировал.

– Старый ворчун! Он, конечно, знал, для чего тебе понадобилась такая информация?

Иван Михайлович опрокинул стакан на стол, едва не расколов его, вскочил и с остервенением дернул ошкур своих полосатых штанов.

Агафону вдруг стало очень жалко этого славного, обиженного им человека. Он поспешил заверить его, что Ян Альфредович о работе над статьей не знал, а просто делился с ним своими мыслями и учил уму-разуму.

– Вот и научил на свою голову... Ему-то, старому коромыслу, лучше всех было известно, что убыточность хозяйства у меня сидела в печенках! Разве мы не вместе с ним писали докладные и в управление, и в обком партии, и, наконец, министру! Ты это преподносишь как свое собственное открытие, а мне одному по загорбку. Разве это честно, по совести?

– Я хорошо сознаю, Иван Михайлович, что не сделал никакого открытия, - тихо проговорил Агафон и опустил глаза. Разговор для него был очень тягостным.

– Сознаешь, а зачем же писал?

– Вы понимаете, когда я узнал, что семьдесят совхозов Урала ежегодно приносят двенадцать миллионов убытка, мне как-то страшно стало от такой цифры. Я ведь понял, что это значит. А во что обходится варварское хранение и обращение

с техникой? Да что говорить, вы лучше меня знаете. Весной выкопают машины из-под снега, как из могилы, и хотят, чтобы они хорошо работали.

– Открыл Америку! Как будто мы без тебя не знали тут, что хороший хозяин даже молотильный каток из камня никогда на току не бросал! Для строительства хранилищ нужны средства, денежки, а их у нас нет и не дают. Слышишь, не дают!
– склонясь через стол, кричал Молодцов.
– На коровник едва выпросил... Ты понимаешь, что кредитами распоряжается банк; а государственный бюджет утверждает сессия Верховного Совета?

– Да это ведь, Иван Михайлович, у нас любой школьник знает.

– Ну, что с тобой толковать. Ты, оказывается, все на свете знаешь, иронически проговорил директор.
– Ты, например, знаешь, сколько мы вложили в целинные земли?

– А как же! Я еще знаю, что на целинных землях и вообще в сельском хозяйстве вырастают особенные люди, рабочий класс совершенно новой формации и новых целеустремлений...
– Слова Яна Альфредовича очень хорошо легли Агафону на сердце. Идя сюда, он все время держал их в памяти и сейчас повторил с присущей ему искренностью.

– Ага!
– подхватил Молодцов.
– Себя ты, поди, тоже причисляешь к этой особой формации?

– Конечно, ищу свою линию...
– ответил Агафон после неловкого молчания.

– А история с устройством столовки в кабинете Пальцева - это что же, новое целеустремление?
– Молодцов хитро прищурил глаз.

– Это чистейшей марки партизанщина, Иван Михайлович, - откровенно признался Агафон.

– Хорошо, что ты это понимаешь... Зачем же так-то, можно было бы меня подождать.

– Но я ведь вас тогда совсем не знал. А девчонок пожалел. Живут не ахти в каких хоромах. Получают мало, работают с огоньком. А тут Захар Петрович мысль свою обнажил.

– Ох, и хитер ты, гляжу я на тебя!
– Молодцов погрозил ему пальцем.

– Нет, Иван Михайлович. Это потому, что все ваши дела как-то стали смыслом и моей жизни.

– Вон как!
– протянул Молодцов и остановился.
– Почувствовал ответственность?

– Мы все ответственны, Иван Михайлович.
– Агафон поднял голову, глаза его сухо и жарко поблескивали.

– Кто это "мы"?
– тихо, но проникновенно спросил директор.

– Вы, старые учителя наши, и мы, молодые...

– Ишь дипломат!.. А по тону статьи я было понял, что это твой молодой огонь по мне, старику.

Опустив голову, Молодцов задумался и тихо, словно ощупью, слегка покачиваясь, прошелся до порога и обратно.

Агафон молча наблюдал за ним, размышляя, придется после этого события уезжать из совхоза или нет. "Может быть, я топлю корабль, который меня подобрал и спас, открыл такую чудесную и заманчивую даль? Да, очевидно, этот кудлатый, осерчавший уралец все-таки вышвырнет меня за борт. Он капитан, у него власть, а у меня старые счеты с деревянными костяшками на согнутой проволоке, где сражаются дебет и кредит, да еще самописка "Дружба", наделавшая столько переполоху. Что еще? Совесть? А может быть, она и у меня прихрамывает?"