Агафон с Большой Волги
Шрифт:
– Мне же нужно как-то подготовиться, доклад о работе сделать. Нельзя так с бухты-барахты...
– разгоряченно протестовал Молодцов.
– Никаких таких докладов и речей не будет. На две минуты я сделаю вступительное слово. А может быть, даже поручим открыть Соколову, прочитаем статью и сразу приступим к обсуждению...
– Новое дело!.. Лучше уж связать мне руки и пустить к козлам в кошару, пусть бодают сколько вздумается!
– с горькой усмешкой проговорил Иван Михайлович. И то, что он обижался лишь за себя, как директор, рассердило
– Людей нельзя уподоблять твоим козлам. Если ты боишься партийного разговора, значит, чувствуешь себя неправым, - резко сказал Константинов.
– Да, мы решили обсудить совхозные недочеты не кабинетным порядком, а по-новому. Может быть, это несколько необычно и жестоко для директоров, но зато демократично. Общественность скажет: плохой ты директор или хороший. Виноват - отвечай; хорош - хвали, награждай. А такая, как у тебя, ложная самосохранность авторитета никого к добру не приводила. Запомни, друг мой, и пойми, что речь пойдет не о твоем персональном деле, а о работе директора вообще!
Словом, все, о чем Антон Николаевич думал утром у себя в кабинете, он изложил Молодцову, а в заключение добавил:
– Люди враждебно относятся только к черствым и бездушным руководителям, презирают глупцов. Разве у тебя такой коллектив, который тебя забодает так, что придется звать костоправа?
– Конечно, про козлов я глупость сказал. В основном народ у нас хороший, - примиренно ответил Молодцов.
– Вытерплю, раз такое дело.
– Ну ладно, Иван Михайлович. За то, что не испугался и согласился, на этот раз проведем только партийный актив. Но имей в виду: если тебя примутся по-настоящему бодать и как директора и как коммуниста, а у тебя, голубчика, взыграет спесь, тогда не миновать и персонального дела!
– Это уж как водится!
– с опаской посматривая на гостя, сказал Иван Михайлович.
– И еще попрошу: говори как можно деловитее, короче.
– Мне же все-таки объяснять придется...
– Не понимаю, почему для этого нужна часовая речь? Привыкли много говорить, не дорожим временем. Часто все речи тратим на достижения, а для недостатков уже не остается ни одной минутки.
Молодцов поскреб затылок и пообещал быть кратким, не представляя, однако, как на таком ответственном собрании можно уложиться в несколько минут.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Совещание партийного актива состоялось в тот же вечер в совхозном клубе. Агафон шел туда с явным беспокойством, чувствуя себя виновником предстоящего события. Чтобы не привлекать к своей особе внимания, он сознательно решил немножко запоздать и вошел в помещение одним из последних, забившись в самый дальний от сцены угол. Он вошел как раз в тот момент, когда Соколов, открыв собрание, объявил неожиданную и несколько странную повестку дня - о директоре совхоза.
– Крышка нашему Ивану, - толкая Спиглазова в бок, проговорил Захар Пальцев.
– Врубят, - кивнул Спиглазов.
Они сидели во втором ряду, позади приглашенных из других совхозов гостей. Между двумя директорами
– Формулировочка дай боже!
– редактор покрутил большой кудрявой башкой и что-то записал в свой блокнот.
– Мудрствуют!
– заметил сухощавый, мрачного вида директор "Степного" Громов.
В зале зашумели. Кто-то потребовал разъяснения по повестке дня. Коммунисты, разбросанные по кошарам и фермам, не все успели прочитать газету и еще не знали, в чем дело.
– В сущности, мне трудно объяснить такой куцый вопрос, - растерянно поглядывая на секретаря райкома, проговорил Соколов.
– Кто же будет докладчиком?
Михаил Лукьянович привык проводить совещания, заранее подготовленные и даже в какой-то степени срепетированные, а сегодня все было странным и необычным.
– Доклада не будет, - поднявшись из президиума, заговорил Константинов.
– Вместо этого прочтем статью, а потом поговорим начистоту. Никакого списка ораторов. Каждый может выступить и задать какой угодно вопрос мне, директору, главным агрономам, бухгалтерам, чабанам и так далее. Проведем разностороннее собеседование и вынесем решение, какое найдем нужным.
– А регламент?
– крикнул Спиглазов.
– Регламента я предлагаю не устанавливать. Говорить будем коротко, по-деловому, потому что у нас еще стоят неубранные хлеба. А кто заведет байки не по существу и потянет резину, лишим слова.
Собрание единодушно согласилось.
Статью прочитали вслух.
Первым слово взял Константинов. Отыскав глазами притаившегося в уголке Агафона, он задал ему следующий вопрос:
– Товарищ Чертыковцев, не искажены ли редакцией факты в вашей статье?
– Нет. Все правильно, - поднявшись с места, ответил Агафон. Теперь он с тревогой ждал, что ему могут задать и другие, более существенные вопросы. Но опасения его были напрасны. Секретарь райкома начал спрашивать директоров совхозов и главных бухгалтеров, какие у них намечаются прибыли и убытки.
– У нас, как и в прошлом году, - отвечал круглолицый белочубый директор совхоза "Горный" Корней Луценко, - будет примерно триста тысяч с лишним прибыли. "Степной" и "Чебаклинский" имеют столько же убытка. Короче говоря, эти два иждивенца съедают нас с потрохами, - под общий хохот закончил Луценко.
Работа пошла веселее, страсти начали разгораться. Не выдержав явной насмешки, слово взял Иван Михайлович:
– Ты ведь, Корней, хорошо знаешь, что я не раз ставил вопрос о рентабельности, о кредитах на строительство гаражей для сельхозмашин. Просил прирезать земли. Даже Громов соглашался дать нам пять тысяч га... Соглашался, Громов?
– Было дело, и теперь не отрекаюсь, - подтвердил директор "Степного".
– Сколько раз я и с тобой, Луценко, говорил, и в область, в министерство писал!
– оправдывался Молодцов.
– Ну скажи, Корней, разве не так?