Агасфер (Вечный Жид) (том 3)
Шрифт:
Хозяйка этих милых животных, толстая женщина лет пятидесяти, со значительной растительностью на подбородке, с мужественным голосом, с широким и красным лицом, вырядилась, несмотря на конец мая месяца, в лиловое бархатное платье и оранжевый тюрбан; на всех пальцах ее были кольца, и она украсила себя еще бриллиантовой фероньерой.
Нини Мельница был весь в черном и старался своим костюмом и набожной, умильной физиономией казаться достойным искателем руки зрелой красавицы и одержать в ее мнении победу над ее новым духовником, аббатом Корбине. Впрочем, теперь он заботился больше всего о том, чтобы удачно
– Итак, - продолжал Нини Мельница начатый разговор, - ей двадцать лет?
– Не больше, - отвечала госпожа де ла Сент-Коломб, видимо, сгорая от любопытства.
– А все-таки потешную штуку вы затеяли, толстый биби! (Мы знаем, что почтенная особа была знакома довольно коротко с духовным писателем и позволяла себе с ним нежную фамильярность.)
– Потешную? О нет! Это слово не годится, моя дорогая, - лицемерно говорил Нини Мельница.
– Трогательную... интересную, хотите вы сказать... потому что, если вы сегодня или завтра найдете эту особу...
– Черт возьми! Сегодня или завтра, сыночек!
– воскликнула госпожа де ла Сент-Коломб.
– Как вы торопитесь! Да ведь я уж о ней больше года ничего не слыхала!.. Ах, нет, впрочем! Антония месяц тому назад говорила мне, где она находится!..
– Нельзя ли найти ее с помощью того средства, о котором вы сперва подумали?
– Да... мой толстый биби! Только до чего неприятно впутываться в эти дела... когда потеряешь к ним привычку!
– Как, красавица моя! Вы, такая добрая... так заботящаяся о спасении души... и останавливаетесь перед маленькой неприятностью, когда дело идет о таком примерном поступке, чтобы вырвать несчастную из когтей сатаны?
В это время попугай очень ясно произнес два ужасных ругательства; хозяйка с негодованием обернулась к нему и гневно закричала:
– Этот... (из ее уст вылетело не менее звучное выражение, чем те, какие выкрикивал Барнабе) этот... никогда не исправится! Замолчишь ли ты?.. (новый взрыв подобных же словечек из словаря Барнабе...) Точно нарочно! Вчера он заставил аббата Корбине покраснеть до ушей... Да замолчишь ли ты?
– Если вы будете постоянно так строго останавливать эту птицу, несомненно, она исправится!
– сказал Нини Мельница с невозмутимой серьезностью.
– Но вернемся к нашему разговору. Будьте тем, чем вы всегда были: доброй и обязательной особой; посодействуйте вдвойне доброму делу. Во-первых, вырвите девушку из когтей Сатаны, дав ей возможность вести честную жизнь... Затем помогите вернуть к жизни несчастную, обезумевшую от горя мать... И много ли для этого надо сделать?.. Чуточку похлопотать, вот и все!
– Но отчего именно ее, а не другую, мой биби? Или потому, что она редкость в своем роде?
– Да ведь иначе бедная помешанная мать не будет поражена до такой степени, как нужно!
– Да, это верно!
– Ну постарайтесь же, мой дорогой, достойный друг!
– Плут! Приходится всегда делать все, что он хочет!
– жеманничала госпожа де ла Сент-Коломб.
– Итак... вы обещаете?
– Обещаю! И даже сейчас отправляюсь, а сегодня вечером дам ответ.
С этими словами толстая
– Вы очаровательны!
– с достоинством произнес Нини Мельница.
– Я этого никогда в жизни не забуду.
– Не воображайте себе... толстячок!
– прервала госпожа де ла Сент-Коломб духовного писателя.
– Я не из-за вас на это решаюсь...
– А из-за кого же? Из-за чего?
– допрашивал Нини Мельница.
– Это моя тайна!
– оказала госпожа де ла Сент-Коломб и, обращаясь к вошедшей горничной, прибавила: - Курочка, вели мне привести фиакр и дай пунцовую шляпу с перьями!
Пока служанка исполняла поручения хозяйки, Нини Мельница подошел к госпоже де ла Сент-Коломб и скромным, чувствительным тоном произнес:
– Но вы заметили, моя красавица, что я сегодня ни слова не сказал вам о своей любви?.. Вы оценили мою сдержанность?
В эту минуту госпожа де ла Сент-Коломб снимала с головы тюрбан. При словах Нини Мельницы она со смехом обернулась и, заливаясь грубым хохотом, одним движением натянула на лысую голову обожателя это украшение. Казалось, столь милая, интимная шутка восхитила духовного писателя, который осыпал страстными поцелуями тюрбан, искоса поглядывая на толстую даму своего сердца.
На следующий день после этой сцены Роден с торжествующим видом собственноручно отправлял по почте письмо.
На конверте было написано:
"Господину Агриколю Бодуэну.
Улица Бриз-Миш, N 2.
Париж.
Весьма срочно".
59. СТРАСТЬ ФЕРИНДЖИ
Быть может, читатель помнит, что Джальма, подозревая измену Феринджи, оказал ему в опьянении счастья, когда убедился в любви Адриенны:
– Ты заключил союз с моими врагами, а я тебе не сделал никакого зла... Ты зол потому, что, вероятно, несчастлив... я хочу тебя сделать счастливым, чтобы ты был добр. Хочешь золота? Бери его... Желаешь иметь друга? Ты раб, а я царский сын, но я предлагаю тебе дружбу...
Феринджи от золота отказался, а дружбу сына Хаджи-Синга, казалось, принял.
Одаренный замечательным умом, умея превосходно притворяться, метис ложным раскаянием, наигранной благодарностью и преданностью легко обманул такого благородного, доверчивого человека, каким был Джальма. А почему принц не стал доверять своему рабу, ставшему другом? Джальма был защищен глубокой, полной доверия любовью к мадемуазель де Кардовилль от пагубного влияния коварных советов ученика Родена, да и тот сам был слишком хитер, чтобы позволить себе что-нибудь сказать против Адриенны; он только принимал к сведению все, что срывалось с уст доверчивого влюбленного индуса в те минуты, когда он не мог сдержать восторга и радости.
Вскоре после того как целомудрие Адриенны одержало верх над порывом страсти, охватившим влюбленных, на следующий день после того как Роден, уверенный в успехе своей миссии к госпоже де ла Сент-Коломб, опустил письмо на имя Агриколя, метис надел на себя маску столь мрачного горя и отчаяния, что Джальма не мог этого не заметить и, желая его успокоить, начал его допрашивать о причине такой подавленности и печали; однако Феринджи, с горячей благодарностью отнесясь к заботам принца, не открыл ему ничего.