Агасфер (Вечный Жид) (том 3)
Шрифт:
– Простите меня... простите, но, увы! Вы видите, что даже простое напоминание о земных привязанностях еще я теперь так болезненно волнует вас... Не доказывает ли это, что искать утешение надо не в порочном и развращенном мире, а выше?
– Боже! Да суждено ли мне когда-нибудь найти их?
– воскликнул несчастный в приступе отчаяния.
– Найдете ли вы их, дорогой и добрый сын мой?
– воскликнул иезуит с прекрасно разыгранным волнением.
– Да разве вы можете в этом сомневаться? О, какая великая радость ждет меня в тот день, когда, после нового шага, который вы сделаете по пути спасения, проложенному вашими слезами, - все, что для вас теперь еще темно, озарится божественным, несказанным светом!.. О! Святой день! Счастливый день! Когда порвется последняя
– Да!.. к смерти!
– Скажите лучше - к вечной жизни! К раю, возлюбленный сын мой! И вам уготовано там почетное место у престола Всемогущего... Мое отеческое сердце жаждет этого, надеется на это... потому что и я и все наши добрые отцы, мы молимся о вас ежедневно.
– Я делаю все, что могу, для достижения этой слепой веры, для отречения от всего земного, где я смогу найти, наконец, покой, как вы уверяете, мой отец.
– Мой бедный, добрый сын, если бы ваша скромность позволила вам сравнить себя теперь с тем, чем вы были, когда прибыли сюда... вы бы поразились... И все это только благодаря искреннему желанию уверовать... О, какая разница! Вместо жалоб и отчаяния наступило набожное спокойствие... не правда ли?
– Да, это правда... бывают минуты, когда мое сердце вовсе не бьется... я спокоен... Мертвые ведь тоже спокойны...
– сказал господин Гарди, поникнув головой.
– Ах, сын мой... дорогой сын мой!.. Вы разбиваете мне сердце, когда так говорите! Я все боюсь, что вы жалеете о светской жизни... богатой ужасными разочарованиями... Впрочем, еще сегодня... вы, к счастью, подвергнетесь решительному испытанию.
– Как так, отец мой?
– Ведь к вам должен сегодня прийти один из лучших рабочих с вашей фабрики, славный ремесленник?
– Ах, да!
– сказал господин Гарди, припоминая, потому что его память так же ослабела, как и мозг.
– Да... Агриколь должен прийти... Мне кажется, что я с удовольствием его увижу.
– Вот это-то свидание и явится тем испытанием, о котором я говорю... Присутствие милого юноши напомнит вам ту деятельную, занятую жизнь, которую вы некогда вели. Быть может, эти воспоминания заставят вас отнестись с презрительным сожалением к тому благочестивому покою, в котором вы теперь живете. Вы опять захотите броситься в водоворот жизни, полной всяческих волнений, опять захотите найти новых друзей и новые привязанности, словом, вернуться к прежнему шумному и деятельному существованию. Если эти желания проснутся в вас, значит, вы еще не созрели для уединения... и повинуйтесь им, сын мой. Пользуйтесь снова жизнью и ее удовольствиями. Мои пожелания последуют за вами даже в светский круговорот. Но верьте, сын мой, что, когда ваша душа снова будет разрываться от новых измен, это мирное убежище будет всегда для вас открыто, и я снова готов буду оплакивать с вами печальную превратность дел земных...
Пока отец д'Эгриньи говорил, господин Гарди почти с ужасом прислушивался к его словам. При одной мысли о возможности снова пережить те волнения, которые доставили ему столько страданий, его бедная, измученная, трепещущая душа снова ушла в себя. И несчастный почти с мольбой воскликнул:
– Мне, отец мой, мне вернуться в свет, где я так страдал! Где потерял последние иллюзии! Мне... снова принимать участие в пирах и развлечениях!.. Ах!.. Какая жестокая насмешка!..
– Это не насмешка, дорогой сын мой: вы должны быть готовы к тому, что вид честного ремесленника пробудит все ваши воспоминания, которые, как вам сейчас кажется, умерли. В таком случае, дорогой сын, испытайте еще раз светскую жизнь... Разве не будет этот приют всегда открыт для вас после нового горя, после новых разочарований?
– Зачем же, Боже мой, мне снова подвергать себя новым страданиям?
– с раздирающим душу выражением вскричал господин Гарди.
– Я и теперь еле переношу то, что испытываю. О нет, никогда! Забвения... могильного забвения... и вплоть до самого гроба - вот все, чего я теперь желаю...
– Это вам так кажется, сын мой, потому что
– Увы! Отец мой, - прервал иезуита господин Гарди.
– Я был счастлив сделать все, что в силах человека, для блага моих рабочих, но судьба не дала мне это докончить. Я заплатил свой долг человечеству... мои силы пришли к концу... Я стремлюсь только к покою и забвению. Неужели и это слишком большое требование?
– воскликнул несчастный с невыразимым чувством усталости и отчаяния.
– Конечно, дорогой и добрый сын мой, ваше великодушие не имело границ. Но ведь во имя этого великодушия ремесленник и придет просить от вас новых жертв... Да... прошлое обязывает такие сердца, как ваше, и вам не устоять против просьб и настояний рабочих... Вы должны будете вновь погрузиться в непрерывную деятельность, чтобы восстановить из руин разрушенное здание, над сооружением которого вы работали двадцать лет тому назад со всей пылкостью и силой юности. Вы должны будете вновь завязать те коммерческие связи, от которых так часто страдала ваша щепетильная честность, надеть снова цепи, приковывающие крупного промышленника к беспокойной трудовой жизни... Но зато какая вас ждет награда! После нескольких лет неустанного труда вы достигнете того же положения, какое недавно занимали... до этой ужасной катастрофы... Вам может послужить утешением и то, что теперь вас больше не проведет коварный друг, ложная дружба которого, казалось вам, скрашивала вашу жизнь! Вам не придется упрекать себя в преступной связи, в которой, как представлялось вам, вы ежедневно черпали новые силы, новое поощрение для добрых дел... как будто, увы! что-нибудь преступное может когда-либо вести к счастливому концу... Нет! нет! У вас еще достанет мужества бороться с житейскими бурями, несмотря на ваш зрелый возраст, на разочарование в дружбе, на познание суетности преступных страстей, на полное и вечное одиночество! Конечно, когда вы покинете это спокойное и благочестивое убежище, вас поразит контраст с тем, что вы встретите; но этот же контраст...
– Довольно!.. Умоляю... довольно!
– воскликнул господин Гарди слабым голосом, прерывая преподобного отца.
– Уже только услыхав о том, что может меня ожидать в подобной жизни, я испытываю страшное головокружение... я теряю способность мыслить... О нет! Покой, ничего иного... один покой нужен мне, пусть это даже будет покой могилы!
– Но как же вы будете противостоять настояниям этого рабочего?.. Те, кому оказано благодеяние, приобретают права на благодетеля... Вы не в силах будете устоять против его просьб...
– Так что же, отец мой... если нужно, я не приму его... Правда... я думал, что это свидание доставит мне определенного рода удовольствие... но чувствую, что благоразумнее от этого отказаться...
– Да он-то не откажется... он будет настаивать на свидании с вами...
– Вы будете столь добры, отец мой, передать ему, что я болен и не могу его видеть.
– Вот в чем дело, сын мой. К нам, бедным служителям Христа, и без того относятся с сильным предубеждением. Из того, что вы добровольно остались у нас в доме, после того как вас принесли сюда умирающим... из того, что вы откажетесь от этого свидания, на которое раньше согласились, - из всего этого сделают вывод, что вы находитесь под нашим влиянием, и как ни нелепо это подозрение, мы не должны допускать, чтобы оно зародилось... Вам лучше принять этого рабочего...
– Отец мой, то, чего вы от меня требуете, превышает мои силы... Я совершенно изнемогаю... Наша беседа совершенно меня доконала...
– Но, дорогой сын мой, ведь он скоро придет; допустим, я передам, что вы не хотите его видеть... Он мне не поверит...
– Увы! Отец мой, пожалейте меня... Уверяю вас, что я никого не могу теперь видеть, - я слишком страдаю...
– Ну, хорошо... подумаем, как бы это сделать... Если бы вы ему написали и назначили для свидания другой день... хоть завтра, например?