Агата Кристи
Шрифт:
Однако в ту пору произошел явный перелом в ее сознании, как-то совпавший по времени с желанием начать автобиографию — что было причиной, что следствием, решить нельзя. Ее трактовки взаимоотношений родителей и заброшенных детей принципиально изменились даже в романах, изданных под именем Агаты Кристи. В 1930–1940-е годы она не считала, что сиротство или одиночество ребенка могут привести к серьезным для него последствиям (героини «Спящего убийства», «Пяти поросят» благополучно забывают психическую травму детства), а если последствия все-таки проявляются — виноват сам ребенок («Кривой домишко»). Но в пятидесятые годы ее взгляд становится иным. Трагедии брошенных детей или детей-сирот, детей, одиноких в родном доме, так или иначе становятся центральными в романах «Миссис Макгинти с жизнью рассталась», «Карман, полный ржи», «С помощью зеркал», «Испытание невиновностью», «Зеркало треснуло» и потом всплывают почти во всех последних книгах. И только в одном случае девушка, оставленная легкомысленной матерью, осуждается, но карается и ее
И в эти же годы происходит ее переоценка собственного детства. Прежде она подвергала своих родителей резкой критике, она без особых сожалений продала родной Эшфилд в 1940 году. Но теперь она убеждает себя в абсолютной ценности счастливого детства, делает его прибежищем от бед настоящего (например в «Кармане, полном ржи»), И таким начинает ей видеться и собственное прошлое. И год за годом оно становится в ее воспоминаниях все светлее и радостнее. А Эшфилд оказывается средоточием лучших сторон бытия, и его гибель превращается в трагедию. Настолько страшную, что гибель родного дома не описывается даже в романах Мэри Уэстмакотт — тут утешение немыслимо. Но о другом она не могла молчать. И поднявшись до понимания значимости материнства, которую вовремя не сумела понять, она честно постаралась донести свое новое убеждение до читателей, чтобы хотя бы их предостеречь от повторения ошибок, отравивших жизнь ее матери, ее дочери, ей самой. Видимо, чувство вины или, быть может, сознание гуманистической важности заботы о детях было так велико, что она не могла доверить эту проповедь Мэри Уэстмакотт — кто ее прочтет? а Агату Кристи читает весь мир.
В 1948 году Мэри Уэстмакотт объявилась в печати в новом обличье, издав роман «Роза и тис». Его эскиз, по признанию писательницы, вынашивался на редкость долго, с самого 1929 года. Но поверить в это признание нелегко, тем более что центральная тема строго одновременна эпохе создания и не могла быть задумана двадцатью годами ранее по сюжетным основаниям. Возможно, все эти годы Агата Кристи обсуждала с задушевной подругой, правильно ли она поступила, отказавшись от спокойного брака с надежным женихом ради безумного приключения с дерзким летчиком? И все эти годы Мэри преданно убеждала ее, что любовь — превыше всего. Но каков бы ни был первоначальный замысел, прошедшие годы смягчили остроту сомнений и сюжет явно претерпел существенные изменения в эту краткую счастливую пору душевного покоя миссис Маллоуэн. Ее беспокоили после войны прежде всего политическая ситуация, приход к власти лейбористов, необратимые перемены в существовании страны, ощутившей последствия победы как пиррову победу. Все эти наболевшие вопросы и стали стержнем романа, хотя их трактовка достаточно предсказуема: автор горько сожалеет о гибели раздавленной чудовищными налогами родовой аристократии; поражение консерваторов объясняет бесчестными и безответственными поступками присосавшихся к партии выскочек из низов. На этом фоне неожидан брошенный вскользь сочувственный отзыв о коммунистах.
Но борьба на парламентских выборах в небольшом местечке не могла, конечно, стать единственной темой романа. Поддержка Мэри Уэстмакотт в тот момент не требовалась ее доверительнице, и, не провидя будущее, та возомнила о себе: она попыталась превзойти Королеву детектива литературным мастерством, создать нечто психологическое и высокое. Попытка не удалась. Главной ошибкой Мэри стала безадресность романа — на какого читателя он рассчитан? Это не женская литература, что бы ни понимать под этим определением. Но едва ли он привлечет и мужчин: несмотря на политические рассуждения и остросюжетность, вплоть до гибели героини от случайной пули, действие течет очень вяло, а немотивированные повороты судеб персонажей только мешают пониманию замысла. Читателям же, интересующимся психологическими проблемами, покажется, что автор замолчал как раз тогда, когда следовало бы начать рассказ! Можно допустить, что гордая аристократка бросит жениха накануне свадьбы и станет любовницей проходимца, можно даже допустить, что мелкий пошлый негодяй внезапно превратится в святого, к которому за помощью идут толпы страждущих, но не следовало ли автору показать этапы или хотя бы причины таких удивительных перерождений? А между тем аристократка и автор молчат, проходимец умирает в ореоле святости, но с гнусной ухмылкой, — что тут требуется от читателей? просто поверить в реальность описанных коллизий и самим додумать их объяснение? Читатели и додумывали, отчего возник разброс мнений: одним роман показался гениальным, другим бездарным. Но в общем-то издатели были правы, когда «ненавидели Мэри Уэстмакотт и все, что выходило из-под ее пера». К ее чести, она не упорствовала. Неудача романа, несмотря на то что сама Агата Кристи всегда его «с удовольствием перечитывала», отвратила ее задушевную подругу от авторского тщеславия.
Последний раз Мэри Уэстмакотт выступила в печати с романом «Бремя». В высшей степени вероятно, что его выход в свет произошел спустя много времени после создания и что в его основе также лежала неизданная пьеса. Сестра Агаты Мэдж умерла в 1950 году, последние годы ее жизни омрачила болезнь
В прологе романа маленькая молчаливая Лора отчаянно ревнует старшего брата и потом младшую сестренку, пользующихся любовью родителей, в то время как ее саму еле замечают. Внешность девочки, ее манеры, характер опять напоминают Агату Миллер. Правда, она изображает себя старшей, а не младшей сестрой, но такой перенос ролей психологически легко объясним. Ревность в любом случае остается. И опять в автобиографии не найти ни отголоска этих эмоций.
«Это несправедливо…
О, это несправедливо.
Ее мама любит малышку-сестру, как любила Чарлза.
Это несправедливо…
Она ненавидит, ненавидит, ненавидит малышку!
Пусть бы она умерла!»
Но девочка не только не убивает малышку, а выносит ее из пожара и с тех пор на всю жизнь проникается к ней горячей любовью. В этой любви нет собственнических чувств, она желает сестре счастья и по прошествии многих лет убивает ее мужа-инвалида, желая освободить сестру для нового счастливого замужества. Ей кажется, что она достигла цели, она гордо проходит через судебный процесс об убийстве и получает оправдание, сестра выходит замуж за превосходного человека, — но в три года спивается и погибает под колесами грузовика.
Впрочем, только ли о судьбе уже покойной к тому времени Мэдж здесь речь? Создается впечатление, что в романе механически соединены два или три сюжета. Сестры в романе молоды, в образе Ширли сквозят некоторые черты Розалинды, чья жизнь в пятидесятые годы была не такой радужной, как, может быть, хотелось ее матери. Розалинда даже пристрастилась к выпивке, подобно Ширли. Вина ли в этом матери? и надо ли что-то делать?
«— И она не была счастлива? Я не могу в это поверить.
— А что вы знаете о своей сестре? Разве человек может казаться одинаковым двум различным людям? Вы всегда смотрели на Ширли как на беспомощного ребенка, которого вы спасли из огня, она казалась вам слабой, нуждающейся в постоянной защите и любви. Но я увидел ее совсем иначе, хотя я могу ошибаться, как и вы. Я увидел храбрую, отважную женщину, склонную к авантюре, способную сносить удары, способную постоять за себя, нуждающуюся в новых трудностях для проявления всей силы ее духа. Она устала, она была в напряжении, но она выиграла свою битву, она сделала доброе дело в той жизни, которую для себя избрала, — она вытаскивала Генри из отчаяния на белый свет, она праздновала победу в ту ночь, когда он умер. Она любила Генри, Генри был то, чего она желала. Жизнь ее была трудной, но полной страсти и потому стоящей.
А когда Генри умер, ее опять укутали в вату, окружили любовью, о ней тревожились, и она не могла из этого вырваться, как ни боролась. Тогда она и обнаружила, что вино помогает. А уж если женщина поддалась пьянству, ей нелегко бросить».
И только тогда старшая сестра понимает слова, сказанные ей старым другом семьи:
«— Болди знал, — сказала Лора. — Вот что он имел в виду, когда сказал: „Тебе не надо было этого делать, юная Лора“. Давным-давно он меня предупреждал: „Не вмешивайся. Откуда нам знать, что лучше для другого?“».
Она не наказана за свое непрошеное вмешательство, она даже выходит замуж за любящего человека, впервые познав подлинное «бремя любви». Но не лучше ли было не становиться вершителем чужих судеб, а позаботиться прежде всего о себе? Мэри Уэстмакотт дает именно этот совет. И послужило ли толчком к созданию романа беспокойство за Мэдж или за Розалинду, совет Мэри приобретает универсальную значимость: «Не вмешивайся!» И несомненно Агата Кристи желала получить именно его. Подруга не подвела. И навсегда ушла из ее души — и из литературы.
Конечно, в произведениях любого автора прослеживается его личный опыт, встречаются персонажи, имеющие черты сходства с его близкими и знакомыми. Иначе и не может быть — нельзя игнорировать собственную индивидуальность и собственное окружение. Однако в романах Мэри Уэстмакотт, за исключением «Розы и тиса», не только крайне высок уровень автобиографичности в деталях и положениях. Каждый из них можно рассматривать именно как отклик на какие-то животрепещущие проблемы, стоявшие перед Агатой Кристи, попытку иногда их разрешить, а чаще — просто изложить словно бы постороннему человеку. Вместе с тем считать Мэри беллетризированным подсознанием Агаты Кристи было бы преувеличением. Большинству людей, кроме отдельных счастливцев, случалось испытывать желание закричать в бешенстве что-нибудь ужасное, швырнуть чем-то тяжелым в стену, а при крайних ситуациях — и в телевизор. Все это — проявления полезного с психологической точки зрения «метода переноса», выплеска отрицательных эмоций в наименее опасной форме. Еще полезнее высказать вслух все накипевшее или наболевшее, выплакаться, раскаяться… Однако за испытанное удовлетворение приходится платить, будь то деньгами за визит к психотерапевту или потерей лица, супруга, карьеры, привязанности своего ребенка…