Агдан. Лунная роза
Шрифт:
На молчаливый взгляд-вопрос от СанДжэ настоятельница продолжает.
– Представьте себе средневековый город, охваченный «чёрной смертью», эпидемией чумы. И вот находятся некоторые лекари, которые нашли лекарство от страшной, смертельной болезни. Исцелив самих себя, они могли бы благополучно покинуть город, потому что зачем оставаться в городе, который всё равно обречён на смерть? Но как можно покинуть это сплетение родных улиц, где знаком каждый переулок и где в каждом доме живут друзья детства? И тогда эти лекари, нашедшие лекарство от страшной, мучительной
Вот такой вот простой пример.
Охваченный эпидемией чумы город — это символ Сансары, где с безначальных времён живые существа испытывают неизмеримые страдания: болезни, старость, смерть и так далее. Лекари, нашедшие лекарство, — это Бодхисаттвы, которые уже разрушили оковы неведения и нашли средство избавления от страданий. Друзья детства, которые живут повсюду, — это существа, вращающиеся в круговороте перерождений. Дело в том, что в бесконечном количестве рождения и смерти все живые существа уже успели побывать и нашими родственниками, и нашими друзьями. Именно поэтому все жители средневекового города, умирающие от чумы, для лекарей являются «друзьями детства». И лекари, движимые чувством сострадания к ним, остаются в городе, чтобы исцелить всех, кого только смогут.
Пауза. Наконец девушка произносит.
– Так вы считаете что ЮнМи могла бы стать такой вот … Бодхисаттвой, которая может найти лекарство и может исцелить нас от… от чего?
– Все может быть. – тактично отвечает монахиня.
– Никто на этот вопрос сейчас не ответит, никто. Этого точно знать не может ни один человек, даже богиня здесь бессильна, ведь право выбора всегда остаётся за человеком, а какое решение и какой путь выберет идущий, это зачастую не знает никто … даже он сам.
Настоятельница замолчала, молчит и девушка, несколько обескураженная такой беседой, наверное, ожидала простого интервью, в тут вон как оно все пошло. Но все-таки беседа получается очень интересной. Наконец девушка обдумав задает как ей кажется довольно логичный на ее взгляд вопрос.
– Скажите уважаемая ХеКи. Вот вы сказали, что никогда не вмешиваетесь в то, что творится во внешнем мире. Но вот, вот это наше с вами … интервью, или, наверное, все-таки эта беседа с вами. В общем не важно, как мы это назовем, так вот разве она не является как раз таким вот вашим вмешательством во внешний мир? Ваш монастырь и вы сами очень уважаемые люди в Корее, да и не только в ней. Многие люди прислушаются к вам как … как. Сейчас есть такое модное иностранное слово – лидер мнений! Думаю, вы понимаете, что оно означает по смыслу. Так вот, к вам могут прислушаться как к такому «лидеру». И сделать при этом так как вы попросите. Так разве это не будет такое вот видимое вмешательство вас в … общественные дела? И не скажется ли это на вас и на … идущей по пути Бодхисаттвы?
Монахиня мягко улыбнулась в ответ.
– Мы никого ни о чем не просим. Разве я что-то просила у тебя, у Вас? Или может я обращалась с какой-то просьбой к обществу? Нет, я только рассказала о встрече с ЮнМи, о ее непростой ситуации, но при этом я никогда не
Я говорила, что мы пытаемся всем помочь в меру наших совсем небольших сил, помочь тем, кто обратится к нам за помощью, и неважно при этот он наш прихожанин и верующий в богиню или вообще посторонний человек.
Вот вы попросили у меня рассказать, как жила ЮнМи в монастыре в те непростые дни, и я вам все рассказала, но разве я при этом что-то нарушила? Я на кого-то при этом давила или к чему-то призывала? Нет!
Мы просто поговорили с тобой как учительница с ученицей, как бабушка с любимой внучкой. Поговорили обо всем что происходило. Как вы будете в дальнейшем использовать эту информацию, я не знаю, но в любом случае это уже будет только ваше решение, я здесь не буду ничего вам советовать и рекомендовать.
Если вы используете эту информацию неправильно, и сделаете только хуже, чем было, то это будет ваша ответственность и ваша карма. В первую очередь на вас прольется весь негатив и злость.
Станет лучше?
Значит вы все сделали правильно, и достойно воспользовались предоставленными вам возможностями. Никто не может ограничивать человека в принятии им решений, только его совесть должна быть мерилом принятого им решения.
После чего грустно улыбнувшись монахиня добавила.
– Но это конечно в идеале. Пока таких совестливых людей к сожалению, совсем немного.
После недолгого молчания, корреспондентка задала еще один вопрос, который похоже прочла где-то в записной книжке или в смартфоне.
– И еще скажите пожалуйста, уважаемая ХеКи, я вот что хотела спросить. ЮнМи пробыла у вас в то время, когда ее поиски вели все, кто может и не может. И полиция, и армия, и волонтеры. Находилась она здесь и когда было уже объявлено военное положение, когда все военнообязанные, включая тех, кто в запасе, должны были прибыть в приписанные им воинские части по тревоге.
Так вот, какой у меня к вам вопрос. После того как ЮнМи нашлась и ее уже обвинили в преступлении, если быть точнее в дезертирстве, и дело уже против нее шло полным ходом. Так вот, в тот период приходил ли к вам в монастырь кто-то из властей? Может представитель военной прокуратуры или полиции, ну или еще кто-то из государственных органов ведущие следственные мероприятия в отношении ЮнМи? Приходили с целью взять ваши свидетельские показания о пребывании здесь Пак ЮнМи в то время? Ну или может быть Вам такие люди звонили и задавали вопросы по этому делу?
– Знаете. – взяв небольшую паузу отвечает настоятельница.
– Ко мне точно сюда никто не приходил, и не звонили тоже. Не было и просьб о встрече, не приносили и эту, как ее, а … повестку в суд или к следователю, ничего такого или чего-то подобного я не припоминаю. Я никуда не отлучалась, все время была здесь, поэтому если что-то подобное произошло, что кто-то из представителей властей искал бы меня, я точно бы об этом знала. Сестры бы сказали, если вдруг меня по какой-то причине не оказалось на месте.