Агент абвера. Повести
Шрифт:
Шнеллер говорил быстро, проглатывая окончания отдельных слов, изредка заикался. Душевное напряжение, которое испытывал Николай Константинович в беседе со Шнеллером, обострялось усталостью, необходимостью быстро разобраться в вопросах, которые так невнятно задавал его собеседник.
— Майор Рудольф весьма лестно отзывался о вас, господин Никулин, — шепелявил Шнеллер. — Так же хорошо характеризовал вас и господин Плетнев.
— Я благодарен им за доверие, — ответил Николай Константинович. — Для меня это большая честь и счастье.
— Совершенно верно, — подтвердил Шнеллер. — Доверие
— Вы правы, господин капитан.
— Вот–вот. И я надеюсь, что жизненный опыт поможет нам найти общий язык…
«Чего он хочет от меня? — настороженно размышлял Николай Константинович. — Раз прямо сказать не решается, значит, какое–то пакостное дело придумал».
А Шнеллер буквально изводил Никулина вопросами, прощупывал его со всех сторон, старался сбить с толку. Капитан испытывал острое недоверие к агентам из военнопленных. Кто их разберет, этих русских! Вот сидит тихий, почтительный, а перебрось его через линию фронта, что он там натворит? Выполнит задание или нет, вернется назад или побежит к чекистам с повинной? Поди угадай. Недавно двое не вернулись, были арестованы советской контрразведкой, так не только в «Абверштелле–Остланд» пришлось иметь неприятный разговор. Из «штаба Валли» отчета потребовали. Им, конечно, не русских жалко, а тех сведений, которые собрали агенты. Но причем здесь он, Шнеллер?
Немец сердито посмотрел на Никулина, как будто тот был виноват в его невзгодах, но внезапно успокоился. Серьезное и умное лицо Николая Константиновича невольно внушало доверие. Отвечал он на все вопросы толково и обстоятельно. Говорил без подобострастия, но уважительно. Не запинался, не пытался увильнуть от ответа. Так говорят лишь правдивые, обладающие чувством собственного достоинства люди. «Похоже, что на этого русского можно положиться», — подумал Шнеллер и покровительственно сказал:
— Ну что ж, я доволен, господин Никулин. Рад, что познакомился с вами. Вижу, великая Германия в вашем лице приобрела верного друга, на помощь которого всегда можно рассчитывать.
— Рад стараться, — ответил Николай Константинович, став по стойке «смирно» перед Шнеллером.
Но Шнеллер не торопился заканчивать беседу.
— Садитесь, садитесь, господин Никулин. В ногах, как говорят русские, правды нет.
Николаю Константиновичу пришлось снова усесться в кресло.
Еще до вызова Никулина к себе в кабинет Шнеллер ознакомился со всеми материалами о нем, которые привез от Рудольфа помощник коменданта — Гуцаловского лагеря. Сообщения Сыромятого, Казака, Плетнева, тайной агентуры лагеря, наконец, мнение Рудольфа свидетельствовали о том, что Никулин знает себе цену и умеет постоять за себя. Это серьезный и степенный человек, со сложившимися взглядами на жизнь. Он может оказаться хорошим, перспективным агентом. Рудольф именно так и написал: «перспективный».
Шнеллер понимал, что Рудольф считает своей заслугой вербовку Никулина.
Доложив руководству, что он лично подобрал и изучил такого–то агента, Рудольф старался расхвалить его выдающиеся качества. Затем пристально следил за учебой и работой своего подопечного. В случае успеха агента о Рудольфе неизменно вспоминали в верхах, и он не оставался без награды.
Так случилось и с Николаем Константиновичем. Рудольф, познакомившись с нипм, сообщил в «Абверштелле–Остланд», что завербован агент с большим будущим.
После беседы с новичком Шнеллер почувствовал, что этот русский сумеет завоевать расположение своих соотечественников и проникнуть в их замыслы. Шнеллер решил сделать Никулина своим агентом, так как лично отвечал за контрразведывательную работу в Валкской школе.
— Я решил, господин Никулин, предложить вам поработать на фюрера здесь, в Валке, — сказал Шнеллер, испытующе посмотрев на Николая Константиновича.
— Каким образом? — невозмутимо спросил тот.
— Меня и майора Рудольфа как руководителей школы кое–что беспокоит. Некоторые агенты, которых мы направляем за линию фронта, являются с повинной к русскому командованию.
Шнеллер ощупывал глазами буквально каждый мускул на лице Никулина, желая подметить, как он будет реагировать на такое сообщение. Но Никулин спокойно выдержал взгляд начальника и с сочувствием в голосе ответил:
— Это плохо, господин капитан. Больше того — опасно.
— Именно опасно, господин Никулин. Опасно! Для немецкой армии, для фюрера, для нашей с вами победы.
«Ну, для нашей победы, победы советских людей — это совсем неплохо», — мысленно отметил Николай Константинович, а вслух сказал:
— Видимо, в школе неважно поставлена воспитательная работа, господин капитан.
— Дело не в этом. Мы недостаточно изучаем своих курсантов. С вашей помощью я падсюсь г.ыявлять тех агентов, которые намереваются перейти к русским. Мы должны ыавести образцовый порядок в школе. Я надеюсь на вас.
В сложное положение попал Николай Константинович. Он зпал, что немецкая разведка считает компрометацию агента совершенно необходимой. Заставить человека совершить преступление перед Советским государством — значит закрыть ему дорогу назад, накрепко пристегнуть к колеснице абвера. Вот и его хотят скомпрометировать, предлагают стать провокатором, выдавать патриотически настроенных людей.
Шнеллер видел, что Никулин задумался и не торопил его с ответом. Немецкому разведчику, завербовавшему на своем веку немало агентов, приходилось видеть всякое. Одни сами предлагали свои услуги. Других не требовалось долго уговаривать. Третьи предложение работать на контрразведку встречали с негодованием, пока их не припирали к стенке компрометирующими фактами. Но в конце концов почти все кандидаты становились агентами. Вот и с этим так будет. Интересно только, о чем он сейчас думает? Жаль, нельзя заглянуть ему в душу. Шнеллер вздохнул и сказал: