Агент абвера. Повести
Шрифт:
Она подняла брови, усмехнулась и ничего не ответила.
— Так как же, Марина?.. — продолжал допытываться гость.
— Вы не обижайтесь, господин Зильбер, но эта картина вызвала не очень приятные для вас ассоциации.
— Это есть неожиданный ответ. Для меня лично?.. Странно. В каком образе я представился фрейлейн? Астианакса?
— Нет, нет, господин Зильбер… Вы не младенец Астианакс… Вы полководец, разрушитель Трои. Я смотрела на Андромаху, на ее обезумевшие от горя и страха глаза и вспомнила рассказ мамы… Когда гитлеровцы пригнали колонну пленных в какую–то украинскую деревню, их повели на площадь перед церковью, чтобы показать новый порядок. В центре стояла
— Вы маленький зверек с очень острыми зубками, — резко огрызнулся турист. — Я буду вам напоминать, что Вильгельм Пик и Макс Рейман — тоже мои соотечественники. Я буду надеяться, что вы имеете хорошую память и на такой факт…
— Я ничего не забыла, господин Зильбер. Мне трудно забыть, если бы даже я захотела этого. Простите, я не хотела вас обидеть. Мрачные ассоциации приходят без спроса…
Наступило неловкое молчание и неизвестно как долго бы оно продолжалось, если бы не голос грузина:
— Вы меня извините, дорогие друзья, но этот разговор не для застолья. Я прошу полминуты внимания. — И Серго выдал длиннющий грузинский тост, смысл которого сводился к тому, что на свете есть много гостеприимных домов, но нет в мире более гостеприимных хозяев, чем в том большом советском доме, гостем которого милостью судьбы оказался уважаемый господин Зильбер…
Эрнст Карлович галантно заметил, что судьба была столь милостива к нему, что ниспослала ему такую очаровательную спутницу (поклон в сторону Марины), такую милую соседку по столу (поклон в сторону Елены) и такое приятное знакомство с сыном Грузии, о которой он много слыхал и читал (поклон в сторону Серго).
Молодые люди охотно рассказали о себе. Они — жених и невеста, аспиранты. Вчера был сдан очень трудный экзамен, и сегодня они отмечают это радостное событие.
Эрнст Карлович, отрекомендовавшись туристом, поспешил заметить:
— У русских весьма превратное представление о западных немцах. Они не есть одинаковы. Среди них имеются люди, которые очень болезненно реагируют на возрождение нацизма, на реваншистские тенденции в политике Бонна. Хотя сам я очень далек от политики. Моя специальность — физика плюс математика. Когда я есть гость Москвы, мои мысли не о политике, а о Ландау и Капице, Семенове и Келдыше. Эти люди принадлежат всем народам. Вы будете согласны со мной?..
— Когда я ем, я глух и нем. У русских есть такая поговорка, — ответила Елена. — Давайте пить и закусывать…
— Да, да, — подхватил Серго, — пить и закусывать. Я хотел бы поднять этот маленький бокал…
И он обрушил на иностранца целый каскад тостов. Один из них был за Германию Гёте и Гейне, Маркса и Тельмана. Зильбер аплодировал.
— То есть прекрасный тост.
Разговор снова вернулся к Архангельскому.
Иностранец был достаточно осведомлен обо всем, что касалось истории Юсуповского дворца, событий, когда–то происходивших в этом живописном уголке Подмосковья.
— Вы так много знаете, — удивилась Елена.
— То есть маленькое преувеличение. Я имею скромный багаж знаний. Но я много читал о России, люблю ее писателей.
— Кто из них вам больше всего по душе? — спросила Елена.
— Из всех русских писателей,
От Толстого Эрнст Карлович как–то незаметно перешел к современной русской литературе, по аспиранты разговора не поддержали. Они что–то нежно нашептывали друг другу. Зильбер тихо сказал Марине:
— У нас очень популярны русские интеллигенты–правдолюбцы.
— Оригинально. Интеллигенты–правдолюбцы. Кто же у вас ходит в правдолюбцах?
Эрнст Карлович назвал несколько фамилий и, между прочим, фамилию того самого поэта, который, по словам Николая Бахарева, числился в его друзьях.
— Любопытное совпадение. Молодой человек, с которым я вчера была в ресторане, сам поэт и друг того поэта, которого вы назвали…
— То есть приятное совпадение. Я имею просьбу вашего папы, если это не затруднит вас, привезти ему для книги что–нибудь любопытное из жизни современных советских писателей. Господину Эрхарду будет очень приятно, если я смогу ему передать свои личные впечатления от встречи с русскими литераторами. Я буду иметь бесконечную благодарность вам, если вы познакомите меня со своим другом.
Марина пристально посмотрела на иностранца:
— Что же, пожалуй. Почему бы и нет. — Однако голос ее звучал не очень уверенно. Уже поднимаясь из–за стола, она сказала: — Я хочу напомнить вам, господин Зильбер, про обещанную газету. Мне будет интересно прочесть эту статью.
— Да, да. Конечно. Обязательно. Я буду просить прощения за свою забывчивость. Как видите, у меня не есть такая хорошая память. Приготовил для вас газету и в последний момент оставил ее в номере.
На улице уже стемнело, когда Зильбер с Мариной поднялись из–за стола.
Серго и Елена ушли несколько раньше…
Все, что докладывал подполковнику Николай Бахарев, все, что сообщали оперативные сотрудники, казалось, неопровержимо свидетельствовало: разгадка «Доб–1» — в семье доктора Васильевой–Эрхард. Надо лишь точно установить — мама или дочка? Или вместе? И все же подполковник Птицын волновался: не идет ли он по ложному следу? Сколько раз случалось, когда хитрый, умный противник ловко путал карты. Может быть, и сейчас так…
Прошло уже несколько недель с тех пор, как началась операция «Доб–1», и Александру Порфирьевичу казалось, что скоро будет распутан весь клубок. Генерал Клементьев и непосредственный начальник Птицына полковник Крылов несколько раз спрашивали его: «Скоро ли?» А он вынужден отвечать: «К сожалению, не могу дать точного ответа». Птицын подробнейшим образом излагал все обстоятельства дела, генерал молча слушал его и реагировал весьма сдержанно:
— Ну–ну, продолжайте действовать, Александр Порфирьевич… Только спокойно. Людей не дергайте. Как известно, частенько самые веские доказательства дает время… Но мне думается, что в данном случае время не наш союзник.
И вот клубок, кажется, начинает распутываться. Птицын внимательно слушает сообщение Серго и Елены. Иностранца интересует настроение студенчества, отношение молодежи к некоторым явлениям жизни и литературы. Зильбер как бы вскользь заметил, что в западной печати появилось сообщение о каких–то рукописных журналах. Марину просил познакомить с «литератором». И поручение отца. И эта, пока неизвестная им газета с какой–то неизвестной статьей, так заинтересовавшей девушку. И вообще сам факт вторичной встречи с Зильбером. Серго, резюмируя свои впечатления, говорит: «Зильбер пока еще прощупывает настроение Марины, но, кажется, намерен кое–что поручить ей». И Птицын, прослушав сообщение о беседе Зильбера с Мариной в Архангельском, склонен согласиться с Серго.