Агент абвера
Шрифт:
— Да, Мокий Демьянович, противник у нас серьезный. Дело не только в Шиммеле, с которым вам придется встретиться в первый же день после возвращения к ним. Вас будут проверять, провоцировать самые различные люди. Каждое ваше слово будет тщательно анализироваться. Надо собрать все первы в комок, но выдержать.
— Сделаю все, чтобы успешно выполнить задание.
— В этом не сомневаемся. Вам необходимо после проверки осесть на какой–либо технической работе в разведшколе или разведоргане абвера. Цель — внимательное изучение обучающихся там агентов. Вы должны
Генерал снова сделал паузу, затем продолжал:
— Встретятся вам по возвращении не только несчастные люди, но и убежденные, отъявленные враги советского народа. Я имею в виду всех этих «бывших», их сынков, изменников и перебежчиков, уголовников, рецидивистов и прочих людишек с гнилой душой и грязной совестью. Не за страх, а за совесть они служат немцам. О подготовке их к заброске в наши тылы вы должны своевременно сообщать нам. В этом главная трудность задания.
— Все ясно, товарищ генерал.
— Тогда разрешите вам пожелать счастливого пути. До скорой встречи, дорогой наш контрразведчик. Удачи вам и возвращения с победой!
— Спасибо, товарищ генерал! Не беспокойтесь за меня, не подведу.
Капитан Каращенко вышел из кабинета. В приемной его уже ожидал подполковник Сосницын. Чекисты долго беседовали о предстоящем деле, потом выехали на фронт, — в район Черной реки. Здесь Каращенко вместе с Сосницыным и чекистами дивизии проехал по тому маршруту, который разработали немцы для своего агента. Мокий Демьянович внимательно ознакомился с местностью. Вечером, добравшись до кровати, он сразу же уснул и спал крепко, без сновидений.
Ранним утром, хорошо отдохнув и подкрепившись, Мокий Демьянович выехал в обратный путь. Юркая «эмка», окрашенная в защитный цвет, катилась по лесной дороге. Недавно прошел дождь. В лесу было влажно и тихо. Разноцветными бликами вспыхивали капли дождя на зеленой хвое, заплутавшийся в чащобе ветерок стряхивал брызги на крышу машины. И только отдаленный орудийный гул говорил о близости фронта. В пути чекисты беседовали о предстоящем переходе Каращенко в немецкий тыл. Оперативный сотрудник управления контрразведки капитан Маковенко наставлял Мокия Демьяновича:
— Вы на целые сутки опоздали с возвращением, поэтому переходить линию фронта будете в стороне от назначенного немцами места. Постарайтесь быть у них к рассвету. Спросят, почему не явились в указанный день и перешли на другом участке, говорите, что вас заметили, пришлось плутать. Соответствующий спектакль мы разыграем.
…И снова Мокий Демьянович очутился на передовой. Где ползком, где пригнувшись, продвигался он мимо наших сторожевых постов, притаившихся секретов, хоронясь от случайной пули. И сам он, и провожавшие его капитан Маковенко и майор Богданов промокли до нитки.
Утро выдалось ненастное, хмурое.
— Пришли, — сказал Богданов. — Дальше пойдешь один. Ничейная земля.
—
— Да, передохнуть не мешает, — согласился Мокий Демьянович.
Каращенко лежал рядом с Богдановым. Дыхание друга он чувствовал у самого уха, и на душе становилось спокойней, уверенней — рядом человек, с которым так много пройдено, прожито. Он не оставит в беде… Тишина. Ни шороха, ни выстрела. Непривычно звенело в ушах, в голову лезли всякие страхи.
Чекисты лежали на узкой полоске земли, разделяющей два мира, две непримиримо враждующие стороны, и думали об одном — о том, что встретится их товарищу, когда он шагнет в неизвестность. Никто ведь не знал и не мог предсказать, что будет в логове фашистов со смельчаком, который взялся перехитрить «всесильный абвер».
— Теперь пора, — вполголоса проговорил Маковенко.
Распрощавшись с друзьями, Каращенко вновь стал Никулиным, агентом абвера. Он стал пробираться к немецким окопам и вскоре исчез из виду. Лишь некоторое время был слышен шелест травы да легкое потрескивание валежника.
Ползком подобравшись к расщепленной снарядом сосне, Никулин стал на ноги, прижался к смолистому стволу и тихо окликнул:
— Камрад, камрад!
В немецких окопах никто не откликнулся. Никулин вышел из укрытия и поднял руки, показывая, что он без оружия. Тогда из–за бруствера высунулась одна голова, другая… Солдаты стали призывно махать руками, закричали:
— Ком хир! Ком хир!
Николай Константинович пошел вперед. Спрыгнув в окоп, потребовал:
— Проводите меня к офицеру.
Солдаты, не поняв его, что–то залопотали. Один из них ткнул в бок стволом автомата и показал на вход в бункер — туда, мол, иди. Сразу же появился и переводчик — щуплый солдатик из поляков.
— Цо тшеба, пан? — строго спросил он у Никулина.
Тот повторил:
— Мне надо к офицеру.
— Для чего?
— По делу службы.
Понимающе кивнув головой, поляк куда–то побежал по траншее. Через несколько минут в бупкер вошел сухой и длинный, надрывно кашляющий, видимо простуженный, капитан, командир роты.
— Вас волен зи? — отрывисто проговорил он и закашлялся.
— Я немецкий солдат. Меня нужно немедленно доставить в штаб дивизии, — как можно тверже и решительнее заявил Никулин.
Поляк услужливо перевел. Немецкий офицер с интересом посмотрел на Николая Константиновича и тоже спросил:
— Зачем?
— Служебное дело абвера, — снова ответил Никулин.
Немец опять закашлялся, поманил пальцем фельдфебеля и, что–то приказав, вышел из бункера. Вскоре Николая Константиновича повели в штаб дивизии. Конвоиры, обозленные тем, что в такую ненастную погоду им пришлось покинуть сухую землянку и тащиться по лужам в неведомую даль из–за какого–то русского, готовы были, живьем съесть Никулина. «Как бы не пристрелили», — беспокойно думал он, когда то один, то другой конвоир больно толкал его стволом автомата в спину, в бок, предлагая ускорить шаг или сменить направление.