Агент чужой планеты
Шрифт:
За одежкой, надо полагать.
– Лорен!
– Я посмотрел на опозорившегося бонвивана.
– Беги за ней, не дай Бог, утопится.
Мрачнее тучи, он проследовал за любовницей (бывшей?).
Валя подошла ко мне и легким движением взъерошила мои волосы.
– Тамара - истеричка. Да и фантазерка к тому же. Все, что она сказала о нас с Лореном, - выдумка.
– Ее чистые глаза излучали трогательную невинность.
– Завтра сама прибежит извиняться. Но мне ее заскоки уже осточертели. Знаешь, Вадик, а пусть они оба проваливают ко всем чертям со своей
Нет, я уже не хотел. Я призвал биополе, возбудив у Валентины страстное желание позаботиться о несчастной подруге.
В комнату вновь ворвалась Тамара и решительно остановилась возле меня.
– Отвезите меня в город!
– Томочка, я бы с удовольствием, но дальше первого поста ГАИ мне не уехать.
Она едва не испепелила меня ненавидящим взглядом.
– Вы тут все заодно!
– Ее губы прыгали.
– Дай Бог, чтобы этот дом сгорел! Чтоб он провалился сквозь землю! Чтобы его разорвало!
Она круто развернулась на каблучках и быстро выбежала, громко хлопнув дверью.
– Валя!
– Я пристально посмотрел на недавнюю партнершу.
– Ее нельзя оставлять одну. Видишь, в каком она состоянии? Вот деньги на такси.
– Кажется, ты прав.
– Она взяла деньги, горячо поцеловала меня в губы, затем сунула в руку бумажку: - Мой телефон. Позвони, когда захочешь.
– С удовольствием, милая.
Когда она вышла, я смял бумажку и бросил в пепельницу.
Лорен сидел будто пришибленный мешком.
– Не переживай, - философски изрек я.
– Завтра помиритесь.
– Да при чем здесь Тамара!
– воскликнул он.
– Первый раз со мной такое, понимаешь?!
– Послушай, Лорен, не делай трагедии из пустяка.
– Хороши пустяки!
– Плюнь! Сейчас выпьем, закусим... Или вот что... Давай пригласим других дам? Попробуешь еще разок. Вдруг получится?
Он посмотрел на меня как на привидение, поднялся и вдоль стеночки скользнул к выходу.
– Старичок, теперь ты знаешь, где можно славно повеселиться, -напутствовал я его.
– Приходи в любое время. Один или с девицами. Всегда рад тебя видеть.
Лорен вдруг сиганул, как заяц, в открытую дверь, а там его и след простыл.
Я вышел во двор и устроился на лавочке под разлапистыми соснами. Хорошо!
Калитка медленно открылась.
На кирпичную дорожку ступила румяная и полная благообразная старуха, этакая бабушка-сказочница, бабушка-няня, закутанная в три платка.
– Здравствуйте, Вадим Федорович! Мой дед передал, что вы велели прийти.
Ага, вот она какая, Фекла Матвеевна!
– Не велел, Фекла Матвеевна, а просил.
– Наверное, хотите, чтобы я приготовила ужин, - продолжала она, улыбаясь.
– Я хочу, Фекла Матвеевна, - ответил я, - чтобы вы посидели немножко рядом со мной и рассказали про моего дядюшку.
– Да уж не знаю, чего и рассказывать, - развела она руками, однако на скамеечку села. От нее пахло топленым молоком и свежим хлебом.
– Что он был за человек?
– Человек
– Вы приходили убирать в башенке?
– Это на верхотуре? А как же! Там-то он и писал свои бумаги. Ночи напролет.
– Писал или печатал на машинке?
– Никаких машинок я у него не видала. Рукой он писал. Шариковой ручкой. А вот что да зачем - врать не буду. Свои бумаги он всегда держал под замком. Ничего на столе не оставлял. А хоть бы и оставлял - мне без разницы. Я его каракули еле-еле разбирала. Да и сама не шибко грамотная.
– Про какие каракули вы говорите?
– Ну как же... Он сидел в своей башенке когда до шести утра, когда до семи, а после укладывался на боковую. А мне, значит, оставлял записку, что приготовить на обед да что по дому сделать. Вот и гадала иной раз по целому часу, что он там такое написал: то ли винегрет просит, то ли виноград. А перепутаешь, он сердится. А разве я виноватая? Сколько раз просила: "Юрий Михайлович, да напиши ты разборчивей, я и не напутаю". А он: "Ладно, ладно". А сам - опять по-старому. Нет, хороший человек был ваш дядюшка, грех жаловаться, вот только почерк имел совсем скверный.
– У вас остались эти записки?
– Зачем они мне?
– простодушно удивилась она.
– Прочитаю - да в печку. Не люблю, когда в доме собирается сор.
– Тут она снова посмотрела на меня: -Так приготовить вам ужин?
У меня вдруг разыгрался аппетит.
– А не состряпаете ли пельмени, а, Фекла Матвеевна?
– Это можно, - покладисто кивнула она.
– Пельмени у меня как раз фирменное блюдо. Ваш дядюшка уважал их без памяти. Бывало, по две сотни за раз откушает. Вам какие - сибирские, уральские? С маслицем, с уксусом? Или, может, обожаете со сметанкой?
– На ваше усмотрение, Фекла Матвеевна.
– Не сомневайтесь, - по-домашнему улыбнулась она.
– Жить будете как у Христа за пазухой.
* * *
Над Жердяевкой быстро сгущались сумерки.
Я остался один в этом огромном доме. Медовый запах весенней зелени проникал в раскрытые окна. Тишина была полной, лишь иногда где-то в стороне стучала электричка. Двор, обсаженный по периметру кустами и деревьями, казался изолированным от всего мира.
Иногда в недрах дома скрипела половица или ступенька, и тогда казалось, что это дядя - или его призрак - бродит по бывшим своим владениям.
Неожиданно я вспомнил, что у меня и вправду был дядя - Юрий Михайлович - сводный брат моей матери. Но они с детства росли в разных семьях и даже не переписывались - связь была утрачена. Лишь однажды по какому-то случаю у нас дома возник разговор о мамином брате, и моя память, оказывается, сохранила его имя. Надо будет съездить к матери да расспросить о нем поподробнее.
Я поднялся в башенку и, включив свет, расположился за столом перед пишущей машинкой. Неважно, откуда она взялась. Хотя - тоже вопрос. Вставил в каретку чистый лист бумаги. Печатать я не умел, но надеялся овладеть этим навыком.