Агент ливийского полковника
Шрифт:
И снова он потер подбородок, снова на задворках его черепной коробки просквозило: скоро на работу; остались считаные часы до того момента, когда он втиснется в брюки-трико и «удавится» бабочкой. Но что за спектакль идет по ти-ви, а точнее, детективный сериал, в котором свидетели превращаются в заложников, мутируют в сообщники, а злодей меняет лица с мастерством Фантомаса?.. Внутренний голос подсказывал Файфу: не суйся, это не твое дело; может, ты влезешь в специфику британской разведки, официальный представитель которой в своем обращении по ящику разложил все по полочкам. И – оставил контактный телефон. Вряд ли можно разрушить какие-то внутренние связи, позвонив по внутреннему (считай,
Натан Паттерсон выбрал из списка номер Ахмеда Джемаля, однако звонить ему передумал: пусть не по уши, но Ахмед сейчас в ответственной работе. И не стал отвлекать его, отчетливо представив за рабочим верстаком. Вот именно в эту минуту Паттерсон мог и не сдержать иронического откровения: «Ах, вот зачем Ахмеду понадобился этот полный набор автомеханика». На его приобретение Ахмед выбил у руководства ссуду и, насколько знал Паттерсон, уже погасил ее. Он видел это «навесное оборудование», попробовал, как легко, без усилий, выдвигаются инструментальные ящики, как бесшумно работает вытяжка, как покрывают всю рабочую плоскость стола несколько хитро вмонтированных светильников. Помнится, тогда на вопрос Ахмеда, пытавшегося произвести на своего шефа впечатление, ответил Шон Свитинг: «I’m fucked out» («Охренеть»). Ахмед остался доволен даже этим ответом. Как мальчишка. И с этим «навесным оборудованием», если он прикупит к нему подъемник и шиномонтажное оборудование, без куска хлеба точно не останется.
Паттерсон, отклонив кандидатуру Джемаля, сделал было выбор в пользу Шона Свитинга, однако последний по натуре не был исполнителем. Скорее – промежуточным организатором, этакой надежной прокладкой между руководителем и низшим звеном организации; пожалуй, его можно было назвать мастером.
По большому счету, Натан Паттерсон уже сделал окончательный выбор, но, определяясь с посредническим статусом своего подчиненного, оттягивал время...
Нет, не Свитинг. В 1988 году – когда во главе отдела 037 стоял Трой Морган Смит, между ним и агентами, находящимися в его подчинении, не было никаких прокладок: связь прямая и четкая; получил приказ от первого лица, выполнил задание, доложил. Натан Паттерсон всегда докладывал только одному человеку – Смиту. Сегодня Смит – глава «Сикрет сервис», а Паттерсон занял место, некогда принадлежавшее Смиту.
Он снова перезвонил Йену Файфу, держа свою «Моторолу» в одной руке, а другой открыл сейф и взял с нижней полки модифицированный «кольт-45» – с удобным спуском и удлиненным (для установки глушителя) стволом. Паттерсон вложил «кольт» в оперативную кобуру, конструкция которой позволяла хранить в ней пистолет с коротким глушителем. Табельный пистолет он переложил во внутренний карман пиджака.
– Мистер Файф, это снова Натан Паттерсон вас беспокоит. Прошу прощения за неорганизованность: сотрудника, которого я обещал прислать к вам за разъяснениями, я привлек к срочной оперативной работе. Так что...
– Может, я смогу сам...
– О нет, что вы! Не стоит беспокоиться. Я лично приеду к вам. Меня вы узнаете – видели по телевизору. До встречи через час.
Паттерсон ощутил необыкновенный прилив сил, найдя этому общее, устроившее его на первых порах объяснение: взяв на себя подзабытые функции исполнителя, он переживал вторую молодость. В этот момент он и Джемаль духовно оказались максимально близки.
В гараже среди множества оперативных машин – седаны, кабриолеты, спорткары и прочее – он выбрал черный «Остин». Надев фуражку, тем самым замаскировав верхнюю часть лица под длинным козырьком, Натан выехал за пределы штаб-квартиры.
Тот поджидал сотрудника «Сикрет сервис» у окна своего одноэтажного дома и несколько удивился транспорту, на котором прибыл Паттерсон: вороной лондонский таксомотор. Как будто собирался на слет кэбов и вот по пути завернул к знакомому официанту. Да, это он, та самая рассекреченная личность закрытого госучреждения.
Файф поспешил открыть дверь и впустить Паттерсона. Находясь у него за спиной, он поспешил извиниться:
– Это моя сестра – Лили. Извините.
«И при ней вы можете говорить на любые темы», – усмехнулся разведчик.
Он едва заметно покачал головой, рассматривая лет тридцати пяти полную брюнетку, свидетельницу встречи, сидевшую на диване в позе послушницы: спина прямая, руки на коленях, глаза смотрят в пол. Ну что же, Файф перестраховался, и это его право.
– Я слушаю вас, – поторопил события Паттерсон.
Файф открыл рот, и начало его монолога оказалось таким неожиданным, что агент МИ-6 от удивления округлил глаза. Вообще, у него сложилось впечатление, что официант озвучивал свои мысли и начал с середины размышлений. А может быть, это и было начало, поскольку, по уверению классика, «начало никогда не находится там, где мы рассчитываем его найти».
– Араб арабу рознь? Черт их знает. Когда по ящику показывают беснующуюся в очередном гражданском мятеже толпу арабов, в ней все они на одно лицо: раскрытые в крике рты, чего-то выпрашивающие глаза...
– Какие, простите, глаза?
– Выпрашивающие. На одних арабах меньше крови, на других больше. – Файф выбросил руку в сторону телевизора, как если бы в эту минуту шел репортаж о мятежной толпе арабов. – Это сейчас смуглолицый араб держится за жизнь и кровоточащую рану обеими руками, а через пару минут – это всего лишь кусок парного мяса.
«Он рассуждает с точки зрения работника питания, – мысленно покивал в такт своим мыслям Паттерсон. – Заодно играет на публику – в ее единственном представителе, сотруднике спецслужбы, который, в его представлении, так же, как он, обязан разделить его мнение и ненавидеть арабов. Ну-ну, послушаем дальше».
Паттерсон слушал. И чем больше распахивал на груди рубашку этот скрытый неопатриот, возомнивший себя последователем Ницше, тем больше давал поводов Паттерсону ненавидеть его. Отчасти он разделял расовую составляющую его измышлений, но его раздражали точно построенные, словно написанные, фразы. Он хотел убить этого человека – без злобы, только выполняя свой долг, теперь же применение оружия сдерживала неприязнь. Это все равно что жестоко избить жертвенное животное перед тем, как зарезать его, – вкус мяса не изменится, может быть, но мозг даст вкусовым рецепторам информацию: качество пищи другое, незнакомое, в нем ощущается привкус страха, боли, страдания. Нет, такое мясо годится только для соседа. Не потому ли мусульмане раздают часть мяса жертвенного животного, чтобы изменить его вкус к изначальному?
А этот вопрос родился не без участия Файфа, продолжавшего нападки на арабское население.
Паттерсон, видимо, глубоко ушел в свои мысли, поскольку официант привлек его внимание несколько рискованным способом: пощелкал пальцами и сказал «алло». Это была последняя капля, переполнившая неспокойную душу сорокадевятилетнего агента; если бы он мог точно сказать, каков состав месива в его душе... Одно дело – однородный, другое – настоящая помойка, на поверхность которой поднялся смрадный осадок: сейчас Паттерсон занимался не своим делом.