Агент Терранской Империи
Шрифт:
— Никаких имен давать не пришлось, — выдавила она из себя. — Пока что.
— Будем надеяться, что и не придется, — сказал Фландри. Тогда в убежище — сколько столетий прошло? — он сказал Кит: «Все это ерунда на постном масле. Я здесь делаю не более того, что сделал бы на моем месте любой опытный нелегал, а именно этим и будут заниматься люди Уолтона, как только их смогут забросить сюда. Есть у меня одна могучая идея. Очень даже может быть, что она нас погубит, а с другой стороны, можно будет нанести такой удар, что никакому флоту не под силу. Ну как, девочка, сыграем? Но такая игра грозит смертельной опасностью,
— Они привезли меня прямо сюда, — рассказывала Кит, так и не выпуская его из своих объятий. — Мне кажется, они сами толком не знают, что со мной делать. Несколько минут назад примчался как угорелый один из них, весь взмыленный такой, и приказал мне быть благосклонной к тебе. (Краска медленно залила ее лицо.) Если смогу — добиться от тебя сведений любыми способами, которые сочту возможными.
Фландри мелодраматически помахал кулаком в отчаянии, и, хотя лицо его было искажено, голос звучал спокойно:
— Чего-то такого я и ожидал. Я направил ход мыслей Свантозика, местной главной ищейки, на то, что доброе отношение ко мне какого-нибудь лица моей расы после жестокого допроса может заставить меня сломаться. Особенно если этим лицом будешь ты. Свантозик совсем не дурак, но ему приходится иметь дело с нами, чуждой ему расой, психологию которой он знает в основном из вторых рук, по поверхностным докладам. У меня то преимущество перед ним, что, хотя с ардазирхо я сталкиваюсь впервые, я всю свою жизнь имею дело с разнокалиберными и разношерстными чуждыми нам созданиями. И я уже понял, что общего у ардазирхо с рядом рас, которые в прошлом мне удавалось обвести вокруг пальца.
Девушка закусила губу, чтобы унять дрожь. Она смотрела на каменные стены, и Фландри знал, что в мыслях у нее километры туннелей, пусковые площадки и орудия, жестокие следопыты и пустыня, переход через которую не под силу человеку.
— Что же нам теперь делать, Доминик? — ее слова прозвучали неуверенно, испуганно. — Ты никогда мне не рассказывал, что же ты задумал.
— Потому что я и сам не знал, — ответил он. — А теперь, попав сюда, я подбираю мелодию на слух. К счастью, моя вера в то, что я всегда непременно упаду на ноги, доходит до абсолюта или близка к нему, если мне доводится совершить ошибку. Так что пока. Кит, дела у нас обстоят не так уж плохо — я выучил их основной язык, а ты проникла в их ряды.
— Они мне еще не доверяют.
— Не доверяют, а я и не надеялся, что они очень-то будут тебе доверять. Но не будем забывать о создании нашего зрительного образа. Я, конечно, не переметнусь на сторону противника только потому, Кит, что ты рядом, но, когда я здорово потрясен, я теряю благоразумие и привычную осторожность. Свантозик это проглотит.
Он снова прижал ее, и она жадно прильнула к нему. Он чувствовал, как восстанавливается в нем все его оскорбленное существо, как снова заискрился его мозг, выдавая планы, разбивая и отвергая их, порождая новые этаким фейерверком, в потешной чехарде.
Сидя
— У меня вроде есть идея, но нам придется действовать по обстоятельствам, так что надо договориться кое о каких сигналах, но это мы успеем. — Он почувствовал, как она вся напряглась в его объятиях. — Что такое?
— Ты все время, даже сейчас, думаешь только о своей работе? — тихо и с горечью в голосе спросила она.
— Отнюдь. — Он позволил себе слегка улыбнуться. — Просто я до чертиков люблю свою работу.
— Но все же… Не обращай внимания. Продолжай. — И она сжалась.
Фландри нахмурился, но сейчас он никак не мог заниматься побочной ерундой, а потому сказал:
— Скажешь Свантозику, или кто там будет заниматься тобой, что ты разыграла сцену раскаяния передо мной и что теперь я ненавистен тебе и своими речами, и своими мыслями насчет… Гм.
— Юдифи! — сердито проворчала она.
К чести Фландри надо сказать, что он покраснел.
— Как я полагаю, этот довод ничем не хуже других — во всяком случае в глазах ардазирхо.
— Или людей. Если бы ты знал, как мне хотелось… Ладно Продолжай. Не будем об этом.
— Так вот, скажешь противнику, что рассказала мне, будто предала меня в порыве раздражения, а теперь жалеешь об этом, а я, будучи дико в тебя влюбленным — во что, опять-таки, легко поверить… — Кит никак не ответила на его дежурную любезность, — …сказал тебе, что у тебя есть возможность сбежать отсюда, и предложил следующее. Ардазирхо пребывают под впечатлением, что у них за спиной стоит Имир, а на самом деле Имир больше склоняется в пользу Терры, поскольку мы миролюбивее, а потому с нами меньше хлопот. Имирцы намерены нам втихую помогать, но мы держим это в тайне до экстренного случая, когда они нас спасут. Так вот, если бы мне удалось перенастроить позывные какого-нибудь космического корабля в системе опознавания «свой-чужой», ты могла бы попытаться похитить такой корабль. Ардазирхо решат, что ты направишься к флоту Уолтона, и бросятся в том направлении, а ты сможешь ускользнуть от них, долететь до Огра, передать установленный сигнал и попросить, чтобы тебя доставили в безопасное место на корабле с защитной силовой оболочкой.
У нее и глаза расширились от ужаса.
— А что будет, когда Свантозик услышит такое, а это неправда…
— Он не сможет узнать, правда это или неправда, до тех пор, пока не даст возможность такое сделать. Так? — радостно возразил Фландри. — Если я солгал, так в том твоей вины нет. А пока, когда ты поспешишь разболтать ему даже о том, что представляется путем для твоего спасения, это убедит его в твоем твердом намерении сотрудничать с ними.
— Но… Нет, Доминик. Это же… Да я не осмелюсь…
— Не удерживай меня. Кит. Ты такая одна на десять тысяч, и нет ничего такого, что бы ты не осмелилась сделать.
И тут она расплакалась.
После ее ухода время для Фландри потекло не столь радостно — в ожидании. Ему оставалось только догадываться, как среагирует его противник. Опытный человек скорее всего не дался бы в обман, а Свантозик, возможно, не так уж плохо знаком с человеческой психологией, как он на это рассчитывает. Фландри выругался и попытался заснуть — он так устал за последние дни, что даже лицо стало серым.