Агент Византии
Шрифт:
На следующий день Сергий закапризничал, но это не очень беспокоило отца, несмотря на предупреждение Риарио. Аргирос продолжал заниматься печальными делами, остававшимися после смерти Елены. Он уложил ее вещи в мешки и ящики, чтобы отнести их в церковь Святого Симеона, где дьяконы могли раздать их нуждающимся.
Потом сын заплакал, и Аргирос сразу насторожился. Он понимал разницу между простыми капризами и криком, по которому можно было судить, что с ребенком действительно что-то неладно. Он поспешил в детскую, предполагая, что одна из косточек, какими он закреплял пеленки
Но с виду не было ничего необычного. Сергий даже был сухим. Он прекратил плакать, но выглядел вялым. Пожав плечами, Аргирос склонился над колыбелью, взял ребенка на руки и едва не уронил его – такой горячей показалась ему кожа мальчика.
Холод пробежал по спине Аргироса. Как будто не желая верить в то, что он только что обнаружил, он наполнил спринцовку молоком и предложил ее сыну. Сергий сделал пару слабых сосательных движений, а затем срыгнул. Аргирос обернул ребенка одеялом и кинулся к дому Риарио.
К счастью, врач был там. Он нахмурился, увидев ребенка.
– Жар? – спросил он без обиняков.
Аргирос кивнул, не в силах ответить вслух.
– Это может быть вызвано тысячами причин, – заметил доктор и поднял бровь. – Детей тошнит от разных болезней, а не только от оспы, учтите.
– Да, но и от оспы тоже. Как вы определяете оспу?
– По сыпи, когда она появляется.
Аргирос был уверен, что за четыре дня ожидания он сойдет с ума. Это читалось по его лицу, и Риарио добавил:
– У детей болезнь протекает быстрее, чем у взрослых. Если высыпания не проявятся до завтра или, в крайнем случае, до послезавтра, вероятно, вам повезло.
Он исчез в глубине дома и вернулся с небольшим закупоренным пузырьком в руке.
– Это маковый млечный сок из Египта. Он поможет малышу заснуть, и это хорошо. Завтра утром я приду осмотреть его. – Врач похлопал Аргироса по спине. – Даже если это оспа, не все от нее умирают.
– Да, – согласился Аргирос.
Однако он невольно вспоминал, что Риарио раньше говорил об оспе у детей. По дороге домой Василий усилием воли попытался выбросить из головы мрачные мысли.
Он дал сыну дозу макового сока и подождал, пока ребенок уснул тяжелым, глубоким сном. Понюхав остатки вчерашнего молока в кувшине, Аргирос поморщился: молоко скисло. Убедившись, что Сергий крепко спит, он поспешил на ферму Склероса.
Жена молочника приветствовала Василия у двери и вскрикнула, заметив его угрюмый вид. Полное лицо Марии Склерины побледнело, когда сдавленным голосом Аргирос рассказал ей о болезни сына.
– Матерь Божья, только не ваш сыночек после жены! – воскликнула она и перекрестилась. – Я каждый день благодарю Господа, что Он сохранил жизнь нам с Петром и нашим восьмерым детям, а теперь мы оба поминаем и вас в наших молитвах. Кто может сказать, чем Бог руководствуется в своих устремлениях?
– Не я, – ответил Аргирос.
Он рассеянно почесал зудевшую тыльную сторону ладони.
– Давайте ваш кувшин, я его наполню. Я знаю, что вы не хотите оставлять сына одного ни на минуту. Дети так дороги нам, даже когда они еще слишком малы, ведь правда? – Глаза Марии помрачнели. – Мы с мужем потеряли двоих
– Это правда, – сказал Аргирос; его родители вырастили только троих из семерых детей.
Он был рад не продолжать эту беседу, следуя за Марией в коровник. Она сполоснула кувшин и налила в него свежего молока от коровы, которая на все взирала с удивительной тоской. Как и муж, Мария отказалась от денег. Слезы подступили к глазам Аргироса, когда он благодарил молочницу; любое самое незначительное проявление доброты глубоко трогало его.
Почти не просыпаясь, Сергий немного поел и на сей раз не срыгнул. Это возродило надежду в душе Аргироса, и он решил сам лечь поспать. Но сон его был прерывистым, и он с облегчением услышал, как после восхода солнца в дверь постучал Риарио. Василий сразу вскочил с постели, чтобы открыть доктору.
Но у Риарио не оказалось хороших новостей. Он с унынием шепнул магистру, когда тот проводил его в детскую:
– Уже есть первые высыпания.
Аргирос видел: врач прав. Выпуклые красные пятна выступали на лице ребенка.
– Это плохо? – спросил Аргирос, в ужасе подозревая, что ответ очевиден.
– Да, – прямо ответил врач: он не тратил слов попусту. – Чем быстрее развивается болезнь, тем хуже прогноз.
– Чем я могу помочь ему? Должно же быть хоть что-то!
Магистр продолжал скрести ногтями ладонь, но даже не замечал этого.
Риарио печально покачал головой.
– Только то, что вы делали для жены. Заботьтесь о малыше, как только сможете. Купайте его в прохладной воде, сбивайте жар. Старайтесь, чтобы он ел, – ему нужна сила. Приходите, если потребуется еще маковый сок. Молитесь, если считаете, что это полезно.
Грубые слова доктора о молитве поразили Аргироса, когда он их впервые услышал. Сейчас магистр лишь кивнул. Он по-прежнему верил, что молитвой можно спасти больного – но только в редких случаях.
Риарио ушел, и Аргирос остался с сыном один, пытаясь бороться с прогрессирующей оспой. Он думал, что ничего уже не могло быть хуже после того, как ему пришлось ухаживать за Еленой. Теперь он понял, что ошибался. Казалось, будто силой какого-то злого заклинания течение болезни ускорилось настолько, что Аргирос мог наблюдать, как Сергию час от часу становилось все хуже. Что бы он ни делал, ничто не замедляло развития оспы.
Единственное, что приносило пользу – хотя и небольшую, – это маковый сок. Он спасал мальчика от страшного зуда, которым так мучилась Елена. С наступлением темноты тело ребенка покрылось гнойными нарывами. Конец наступил немного позднее часа, когда зажигают фонари. Сергий издал неглубокий вздох и перестал дышать. Еще несколько минут отец не мог понять, что его сын умер.
Когда Аргирос осознал это, он бежал из дома, в котором началась и закончилась жизнь его молодой семьи, как будто дом этот был проклят. Он так и думал. За пару медяков он готов был купить факел, чтобы предать дом огню, и не важно, если при этом сгорит половина Константинополя. Он вслепую бродил по темным улицам и аллеям столицы.