Агент влияния
Шрифт:
…в дом тайно проник мужчина…
Он! Он!…
Это он!…
– Сенат народа римского. нам надо решить это дело. Этот человек… Взятый в Киликии в плен, но скоро отпущенный морскими разбойниками, он прибыл в Рим, где обвинил Катилину в вымогательстве, но после получения денег от него снял обвинения. Сейчас он обвинен в оскорблении богини целомудрия Bona Dea, так как во время праздника которой в доме Цезаря и на котором
– Это сплетни, но это верное дело, к жене Цезаря, своей любовнице. Представляете?
– А что же Цезарь?..
– А что же Цезарь?
– Сенат постановил считать случившееся святотатством… Также потребовали проведения праздника заново и наказания виновных.
– …ходят слухи, что этот Клавдий оказался в доме Цезаря в женском платье именно из-за его жены.
– Какие-какие слухи?..
– Никакие не слухи! Истинная правда!
Не дожидаясь суда над Клавдием, понтифик развёлся с Помпеей Суллой.
Они много выпили: Юлий и Клавдий. Пили всю ночь…
– Слушай… Не забывай, главное впереди…
– Да, и твой суд тоже…
– …мы подкупим судей…
– А я сам запугаю сенат…
Страх… страх…
– Твое главное оружие – устрашение. Тебя боятся. Тебя будут бояться. Ужас и страх.
– Пусть боятся. Выпьем, Юлий.
А главное уже было…
Но он еще нужен… Все еще нужен…
– Представляешь? Судебный процесс состоялся, и Клавдия оправдали, поскольку Цезарь отказался свидетельствовать против него! Я полагаю, что у Помпеи действительно был роман, но Цезарь всё же не решился свидетельствовать против быстро набирающего популярность этого… Кроме того, большинство судей в коллегии проголосовало табличками с неразборчивыми надписями, не желая навлекать на себя гнев сторонников и противников Клавдия. Во время суда, когда Цезаря спросили, почему он развёлся с женой, если он ничего не знает о случившемся, он якобы ответил, что жена Цезаря должна быть вне подозрений.
– Возможно, Цезарь имел в виду, что должна быть вне подозрения жена великого понтифика – верховного жреца Рима.
– Возможно. Это – тоже возможно…
– Никакого вина, даже разведенного…
– Конечно, ты же уже разведен.
– Конечно. Теперь дальше…
– …С этой целью ты будешь усыновлен плебеем из рода Фонтеев… и примешь имя Клодий. Клодий,
– Мы тебе поможем… Клодий…
– Клодий? А, ну, да… Клодий… Как я люблю народ…
– Запомни, ты будешь выбран в народные трибуны… Расположишь к себе законопроектами – о раздаче хлеба народу, а консулов – обещанием дать требуемые ими провинции…
– Тебя все интересовало, что же главное… И когда…
– Пожалуй…
– Народный трибун Клодий… Пришло время защищать римских граждан…
– В самом деле. И что же?
– Да, вот… Пришло время защищать римских граждан, трибун… Ты, ты потренируйся. Тебе это будет надо.
Клодий – великий юрист Рима. Вот он идет по…
– Клодий терроризировал Рим. Его боится весь Рим. Отряды гладиаторов Клодия могут убить любого гражданина Рима.
Или не убить. Кого надо убить, Цезарь?..
Загнанный всадник (кажется, из Пилатов) в уже замызганной тоге плюхнулся в бурую лужу. От ужаса он только мычал… К нему подошли трое; один достал кривой нож и всадил его под ключицу: сверху вниз. Лужа забулькала красными пузырьками…
Страх… ужас и страх…
– Послушай, ты все время проигрывал процессы… Именно, ты, ты, потомок великого юриста, внесешь этот законопроект. Ты скажешь Риму – всякий, кто без суда и следствия убил римского гражданина, должен быть подвергнут наказанию.
– Это, действительно, может сказать только великий юрист! Цезарь – ты велик.
– Но Риму скажешь это ты. Мало того, перед тем, как сказать это Риму, ты скажешь эту аксиому права самому Цицерону.
– Ты имеешь в виду, смерть катилинариев… Цицерон был тогда консулом… когда без суда казнили…
– Цезарь, видел бы ты белые глаза Цицерона! Он бежит! Он бежал!
Беги, Цицерон, беги!…
– Что с законом, Клодий?
– Этот закон был принят после добровольного удаления Цицерона в ссылку.
– Чудесно.
– Что с тобой, Помпей, на тебе лица нет? выпей фалернского…
– Спасибо, Цезарь, прекрасное вино, но знаешь ли ты, что творится? После бегства Цицерона в ссылку, Клодий приказал разграбить его именья и разрушить дом, обгоревшие руины которого затем купил и воздвиг на этом месте роскошный дворец. Став во главе вооружённых шаек, он смело и безнаказанно совершает… все совершает! Он даже напал на меня, своего защитника! Я едва осмеливаюсь показываться на площади и в сенате.
– На меня тоже напал. Как говаривал Цицерон: O, tempora! O mores…