Агентство "ЭКЗОРЦИСТ": CRYPTIDIS
Шрифт:
Мы с Глорией плотно поужинали свининой с жареной картошкой и пудингом. Девушка заказала кофе, а я — горячий шоколад.
Пока мы поглощали десерт, меня заинтересовала висевшая над камином картина. Она выглядела очень старой и производила неприятное, если не сказать зловещее, впечатление. Трудно объяснить причины, но полотно, украшавшее зал, казалось осколком древней эпохи, жестокой и тёмной, когда мракобесие обуяло даже самые мощные церковные умы, а население впадало в массовые психозы, то гоняясь за ведьмами, то разоряя могилы в
Я пил маленькими глотками горячий шоколад, откусывал от рисового пудинга по кусочку и смотрел на холст в тяжёлой раме.
Это был семейный портрет. В центре находился мужчина с суровым взглядом светло-голубых глаз, тонкими, почти прямыми бровями, коротко подстриженный. Справа от него стояла высокая рыжеволосая женщина, очень худая, с таким же спокойным и суровым взглядом. На переднем плане, перед мужчиной, сидела девушка, почти ребёнок. Её тёмные волосы были заплетены в толстую тугую косу, спускавшуюся на небольшую, только формирующуюся грудь. Большие зелёные глаза смотрели прямо и чуть насмешливо.
Портрет буквально заворожил меня, и я невольно огляделся в поисках того, кто мог бы рассказать, чья семья на нём изображена. Однако поблизости не оказалось ни официантов, ни хозяина гостиницы. Поэтому я решил обратиться с вопросом к человеку, в одиночестве сидевшему за соседним столиком. Он был одет в куртку камуфляжной расцветки, штаны с накладными карманами и высокие кожаные ботинки на толстой подошве. На вид ему было лет шестьдесят, и я подумал, что он вполне может знать историю появления здесь старого полотна.
— Прошу прощения, сэр, — сказал я, поворачиваясь к нему. — Не могли бы вы удовлетворить моё любопытство по поводу картины, что висит над камином?
Мужчина вытер длинные усы рукавом и кивнул.
— Это портрет семьи Зальм, немецких князей. Они жили в Доркинге, правда, давненько — ещё в семнадцатом веке, вроде. Сейчас-то никого не осталось. Как дочка их померла, так Зальмы и уехали. Наверное, вернулись в Гегемонию. А вообще, не знаю.
— Вы помните имена этих людей? — спросил я, глядя на лица, потемневшие от времени, не щадившего краски.
— Отца звали Вольдемар, а мать — Астрид. Это они тут и нарисованы, — мой собеседник ткнул пальцем в картину. — А девушка на переднем плане — их дочь Виолетта. Ей было всего шестнадцать, когда она умерла.
— Отчего? — вставила Глория.
Мужчина пожал широкими плечами.
— Неизвестно. Это ведь было давно. Однако существует предположение, будто она зачахла он несчастной любви. У нас это вообще вроде местной легенды. Я её с детства знаю.
— И кто был избранником девушки? — поинтересовалась Глория, пока я вглядывался в тонкие черты рано умершей княжны.
Чем-то холодным и жёстким, властным веяло от них. Совсем не так, казалось бы, должна
— Кто был избранником? — ухмыльнулся наш собеседник. — Да её папаша! Поговаривали, что Виолетту отравила собственная мать. Из ревности.
— Ничего себе! — покачала головой Глория. — Вот так нравы тогда были. Хотя и сейчас чего только не случается.
Я перевёл взгляд на рыжеволосую женщину. Да, в ней действительно ощущалась болезненная страстность, возможно, граничащая с нервной болезнью или даже серьёзным психическим недугом. Особенно обращали на себя внимание глаза — в них виднелся маниакальный блеск. Наверное, такие же были у древних вавилонских цариц, не ведавших жалости. Пожалуй, она могла и отравить. Даже родную дочь. Удивительно, как художнику удалось схватить это выражение лица.
— Значит, Зальмы жили в Доркинге. А где именно?
— Их дом стоял в низине. Теперь его, конечно нет. Время безжалостно к прошлому. Не щадит никого и ничего. Имение немецких князей было когда-то одним из самых прекрасных и богатых в этих местах, но теперь от него не осталось ничего — всё рассыпалось в прах.
Наш собеседник грустно вздохнул и приложился к пивной кружке, из которой время от времени потягивал пенный напиток благородного янтарного цвета.
— А почему их портрет висит здесь, в гостинице? — сняла у меня с языка вопрос Глория.
Незнакомец усмехнулся.
— Дело в том, — ответил он, вытирая усы, — что хозяин нашего «Пони» купил эту картину у какого-то старьёвщика, а потом повесил здесь. Он вообще обожает стаскивать сюда всякий хлам — уж не знаю, на кой чёрт.
— Вы хорошо осведомлены, — заметил я.
— Ещё бы. Уже двадцать лет служу в Доркинге егерем!
Было большой удачей встретить свидетеля по делу, которое мы приехали расследовать, особенно учитывая, что он принял нас за обычных туристов и был готов делиться информацией, не беспокоясь, что его самого могут включить в число подозреваемых. Всё складывалось даже лучше, чем я рассчитывал: вместо человека, просто знакомого с местами, где произошло преступление, мы получили возможность поговорить с тем, кто принимал непосредственное участие в событиях. Ведь именно этот человек обнаружил одно из тел.
— Неужели?! — воскликнул я с притворным удивлением. — Вот это да! А скажите, это не вы нашли труп, о котором трубили по телевидению?
Егерь мрачно усмехнулся.
— Он самый, сэр. Николас Броуд, если вам интересно моё имя.
— Кристофер Блаунт, — представил я в ответ. — Глория Глостер.
Егерь кивнул лейтенанту, которая была в штатском, так как не успела переодеться. К счастью.
— Страшно вам было, когда нашли тело? — спросил я. — По телевизору говорили, будто труп изуродовали.