Агитбригада 2

Фонд А.

— И тётка Дика, говорят, умела, дойкэ, — вставила свои пять копеек Рада.

— Эээээ, майкэ, тётка Дика больше языком болтает! — сердито ответила ей бабушка Пэтра, — не мешай, пока я с найкэ разговариваю!

Рада зарделась и умолкла, а старуха степенно продолжила:

— Так что бывает.

— А мужчина может? — уточнил я.

— За мужчин не слышала, но если сильный атма, то может и мужчина, почему нет?

— А как же эта сорока меня под контроль взяла, а маленького мальчика не тронула?

—

А ты сам подумай, найкэ, чем ты от маленького отличаешься?

— Ну… — задумался я, — размерами, силой…

— Эээээ, найкэ, не о том думаешь! — покачала головой старуха, — у ребенка грехов ещё нету, атме не за что просто его ухватить.

— Понятно, — протянул я, — а меня, получается, она за какой-то грех взяла, да? А как она узнала, что у меня за грех?

— Это просто, вокруг человека все его грехи, как скорлупа ореха наслаиваются. Чем больше грехов — тем больше эта скорлупа. Вот она увидела у тебя и схватила.

— А как мне против этой сороки выдержать? Она же меня опять подловит и опять контролировать начнет. — забеспокоился я.

— Это просто! — усмехнулась старуха, — сороки, они падкие на всё блестящее. И не только они. И летучие мыши, и все остальные. Понимаешь меня?

Я кивнул, хотя ещё не совсем врубился.

— Нет, не понимаешь, — хмыкнула бабушка Пэтра, — мужчина ты. Не понимаешь. А ты думаешь почему мы, цыганки все эти блестящие бусы носим, серьги, заколки? Да и все женщины носят?

— Потому что красиво? — попытался угадать я.

— Красиво, — фыркнула старуха, — да, красиво, но это же не главное! А главное то, что блестящие украшения всех злых духов от нас отвлекают! Теперь понимаешь?

— Вроде да, — кивнул я. — а мне что делать?

— Да на вот! — старуха сняла с шеи одну цепочку с массивным блестящим кулоном из хрусталя и повесила мне на шею. — Носи на виду, и тебя ни одна тварь под контроль взять никогда не сможет. Будет только на это смотреть. А не на тебя.

— Но как я буду с бабской побрякушкой ходить? — забеспокоился я. — Меня же все мужики засмеют.

— Ну так придумай что-то! — возмутилась старуха. — мужики тоже носят.

— Придумал, — решил я, — сделаю из этого кулона себе зажим на галстук.

— Всё спросил или ещё чего?

— Совет ещё нужен, — вдруг вспомнил я, — у меня в том доме, где я снимаю комнату, хозяйка, старушка. И я хочу ей небольшой недорогой подарок сделать. Просто вежливость проявить. Как вы думаете, шаль или альбом для фотографий — хорошо будет?

— Да то что! — возмутилась бабушка Пэтра, — зачем ей альбом? У неё все фотографии давно по своим местам разложены. А шаль ты такую, как надо, чужому человеку никогда не подберёшь.

— Так что же её подарить?

— Сейчас. Жди. — старуха сходила в палатку и вернулась через пару минут, держа в руках бумажный кулёк с чем-то. — Вот.

Это хороший травяной сбор. Он и от суставов помогает, и силы придает, и тоску разгоняет.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я, принимая подарок.

Счет к цыганам рос в геометрической прогрессии.

Сегодня я решил сделать ещё одно важное дело. А именно — я направился на агитбригаду. К Гудкову. Сейчас они располагались в здании малого театра, почти в центре города N. Который ранее был мюзик-холлом, а потом его превратили в «Театр революции».

Сейчас, судя по доносившимся звукам музыки — смесь дикого танго и хасидских плясок, и яростным аплодисментам, там шло какое-то пролетарское представление, но мои агитбригадовцы находились в другом крыле. Вот туда я и пошел.

Гудков сидел в прокуренном кабинете и что-то яростно печатал на машинке. Увидев меня, он обрадовался (скорее всего не конкретно мне, а возможности отвлечься и передохнуть):

— О! Генка! Что, к гастролям по соседней губернии готовишься?

— Готовлюсь, — сказал я.

— Ты главное, паря, одёжу потеплее прикупи — путь у нас долгий, всяко лучше в тулупчике по снежным дорогам ездить. И так все тёплое бери, кто знает, как мы ночевать будем.

Я вздохнул, вспомнив ночёвки в сырых домишках по сёлам. Нет, всё-таки комфорт я люблю. Но и поездку эту откладывать нельзя.

— Так что ты хотел? — спросил Гудков и тут же сам себя перебил, — мне Григорий передал твои требования. Что ж, подход разумный — будешь хорошо исполнять обязанности, я и характеристику тебе напишу, и с заведующим договорюсь, пусть принимает экзамены.

— Я так понимаю, мои обязанности расширяются? — решил сразу уточнить я.

— Голикман тебя прямо захвалил, как ты чудесно играешь. — чуть скривился Гудков, — так что приходи в понедельник на репетицию, посмотрим, на что ты способен.

— Я в понедельник не могу, — пожал плечами я, — по понедельникам я прохожу обучение в гомеопатической аптеке.

— Зачем?

— Учусь я. На помощника лаборанта.

— Ааааа! Теперь понятно! — хмыкнул Гудков, — а я-то думаю, чего это наш Зёзик так возмущается, и всё про какие-то фурункулы талдычит. Я уж думал, что у тебя фурункулы.

— Да нет, мы там мази и лосьоны учимся делать. И от фурункулов тоже, — пояснил я, — а парни смеются.

— Правильно смеются! — строго сказал Гудков, — если можешь играть на инструментах, негоже клистерные трубки мастерить!

— Клистерные трубки тоже нужны людям! — вскинулся я.

— Клистерные трубки и мазь от фурункулов — это оружие с болезнями тела, — заявил Гудков, — а мы воюем с религией, а это гораздо хуже. Это — болезнь ума и души! Причем не просто болезнь, а целая эпидемия. Ты про чуму в Средневековье слыхал?