Агитбригада 2
Шрифт:
— Куда пошли? — нахмурился я, даже не пытаясь куда-то там идти.
— К Софронию!
— Никуда я с тобой не пойду, — зевнул я и лёг на мешок с яблоками, свернувшись калачиком, — свет потуши, в глаза бьёт.
— Как не пойдёшь? — растерялась она.
— А так. Не поду — и всё. Мне и тут хорошо, — зевнул я опять, — еда есть, спать где есть. Что мне ещё надо?
— Сейчас Епифан в доме пьяный спит, — зашептала она, косясь наверх, — его прислужники к бабам своим пошли. И эта дура, Акулина, тоже с ним спит. У нас есть пару минут, чтобы бежать. А то не
— Тебе конец, — поморщился я, — а я лично никуда бежать не собираюсь. Тем более с тобой.
— Почему со мной не собираешься? — обиделась она.
— Ты меня один раз уже предала, — сказал я, — а у меня принцип такой, что предавший один раз, предаст снова. Так что иди к своему пророку Епифану под второй бочок и дверь поплотнее закрой — дует!
— Дурак! — Настасья не нашла ничего лучше, чем сесть прямо на грязноватый земляной пол и зареветь.
— Сама дура! — не остался в долгу я, — на меня больше твои слёзы не действуют.
— Я твою торбу в кустах спрятала, — всхлипнула она, вытирая слёзы, — пойдём. А то завтра тебя Епифан казнит.
— Что? — сон мгновенно пропал у меня из глаз. — Я вообще-то ребёнок, если ты не заметила.
— А ты что думаешь?! — зашипела она, — думаешь, это я такая вся развратная, да? И неблагодарная, что тогда так вела себя?! Да я просто жить хочу! Просто хочу жить! А таких детей знаешь сколько он уже загубил?! У-у-у-у!
— Тихо ты! — теперь уже оглянулся наверх я, — как мне верить тебе, что это не Епифан тебя подослал, узнать зачем мне Софроний?
— Никак, — хмуро сказала она и с тревогой прислушалась к звукам наверху, — или идешь со мной, или я уйду одна. Мне всё равно жизни здесь больше не будет.
Я не стал выспрашивать, что случилось и почему жизни не будет, захватил большой шмат колбасы и сала, прямо с глиняной горшком-плошкой, и тенью выскользнул вслед за Настасьей. Она потушила лампу и, стараясь не шуметь, проскользнула через двор.
Крадучись, мы вышли в задней калитке, которая вела на огороды, что спускались к пруду. Луна хоть и была ещё щербатая, но светила достаточно ярко, я присмотрелся — за прудом была стена леса.
Не сговариваясь, мы молча побежали по меже, огибая пруд.
— Стой! — шепнул я, — иди за мной, след в след.
И первым пошел по берегу пруда. Ноги увязали в иловатом песке, но в принципе идти было более-менее нормально. Главное, чтобы ям под водой не было.
— Зачем по воде? — возмущённо шикнула Настасья, — ноги только промочим.
— А вдруг у Епифана собаки, — ответил я.
— А-а-а-а, ну да, — согласилась она и послушно пошлёпала по воде за мной.
Я отобрал у неё тяжелый узел с барахлом, и теперь аж запыхался. Мы стремительно, уже не таясь, вбежали в лес и понеслись дальше. Наталья, очевидно, хорошо знала местность, так как уверенно командовала:
— Прямо! Сюда! Туда!
Конечно, разобраться в её командах было непросто, но я в таких случаях просто смотрел, куда бежит она, и бежал следом.
Не знаю, сколько времени так прошло, но уже стало светать, когда мы, преодолев
— Привал! — скомандовал я, и сел на ствол поваленного дерева.
— Ох! — простонала Настасья и тяжело плюхнулась рядом.
— А теперь рассказывай! — велел я строго.
Глава 23
История Настасьи оказалась банальней, чем коровья лепёха. Пятая дочь в многодетной семье, забитая глухая деревушка, замученные от бесконечной полевой работы родители. В перспективе ей светило лишь раннее принудительное замужество, такая же беспросветная деревенская жизнь и скука.
Да, да. Именно скука и стала основной причиной, почему Настасья повелась на сладкие рассказы сектантских агитаторов о новой жизни и ушла с ними из дома. Сначала ходила по сёлам, помогала раздавать листовки и прокламации. Затем, когда чуть подучила основные тезисы — полноценно агитировала. А однажды на большой сходке, где был сам основатель — Епифан, который отметил красоту девушки и сметливость, она стала его второй любовницей под именем Саламея-мироносица.
Ну вот, пожалуй, и всё.
— Мда, — сказал я (а что ещё тут говорить?). — А бежать почему от Епифана решила?
— Страшный он человек, — опустила голову Настасья, — иногда я думаю, что и не человек он вовсе.
— Ты ещё скажи, что веришь в его божественную природу, — хмыкнул я. — Что сам Мессия спустился с неба и принёс вам Истинное Слово.
— В божественную не верю, — покачала головой девушка и внимательно посмотрела на меня, — а вот то, что душу свою он продал кому не надо — это точно.
Я улыбнулся.
— Я серьёзно! — вспыхнула Настасья. — он умеет людей к себе как-то привязывать, понимаешь? И они потом делают всё, что он захочет!
— А ты?
— И я поначалу делала, — плечи Настасьи опять поникли, — а потом перестала. Ну, то есть я делала вид, что всё делаю, а на самом деле перестала.
— Так он волшебник? — мой скепсис над суеверным ужасом этой необразованной сектантки ещё больше увеличился.
— Не волшебник! Я в сказки не верю, не думай! И не надо смеяться! — огрызнулась Настасья, — но иногда проводит тайный божественный обряд и люди становятся его цепными псами.
— И над тобой проводил?
— Да, он стоял сзади меня и слова какие-то говорил, — поёжилась Настасья, — от этих слов очень холодно стало. А потом я ничего не помню. Очнулась — день уже был. И с тех пор больше всего на свете мне хотелось угодить своему Учителю.
— Так, может, ты в него просто влюбилась?
— Нет, точно не влюбилась, — поёжилась Настасья, — ты понимаешь, я уже была не Настасья.
— А сейчас что изменилось?
— В церковь я ходила, — хрипло пробормотала Настасья, — там сбоку вход есть, и он не заколочен. Я дверь открыла и вошла. А там Матерь божья, на иконе, смотрит на меня, а глаза такие грустные-грустные. И так мне стыдно стало, что я на колени перед нею бросилась и молилась, молилась там. А после этого у меня словно глаза открылись.