Агитбригада 2

Фонд А.

— Ах ты ж урод! — Валентин бросился на меня, но я подставил подножку, и он опять растянулся на полу.

— Отдохни, блондинчик!

— Что здесь происходит?! — в лабораторию вошел товарищ Форбрихер и теперь грозно смотрел на притихших практикантов.

— Это крыса приютская подножки расставляет! — наябедничал Валентин, — я упал и мазь рассыпал!

У меня аж челюсть от такой подставы отпала. Всё же не так совсем было!

Но аптекарь разбираться не стал и грозно велел:

— Капустин, отойдите от стола. Сдайте Елизавете

реактивы и бегом за мной!

Пришлось подчиниться.

Провожаемый сочувственными взглядами остальных практикантов (и ни одна падла правду не сказала!) и злорадным взглядом прыщеватого Валентина, я отдал ступку с недоделанной мазью и пестик Лизоньке и вышел из лаборатории вслед за аптекарем.

Мда. Попал.

А всё же так хорошо начиналось.

В основном помещении аптеки, Форбрихер остановился и вперил грозный взгляд на меня, который, очевидно, должен был меня смутить.

Ну ладно. Я смутился, мне не трудно.

— Геннадий! — напыщенно начал читать нотацию аптекарь, — я думал, что вы, как никто другой, будете заинтересованы получить дополнительную специальность в аптечном деле!

Я покаянно вздохнул.

— Я давно наблюдаю за вами! — продолжил вещать Форбрихер, — У вас неплохой потенциал к работам по аналитической химии. И даже, скажу честно, я хотел дать вам рекомендацию, если бы вы решили поступать на провизора в училище. Но сейчас вы меня совершенно разочаровали! Мда-с, молодой человек, разочаровали вы меня, изрядно разочаровали! Вы же не только испортили дорогостоящие ингредиенты и попытались нарушить дисциплину, но и устроили безобразнейшую ссору с Валентином! А это, между прочим, сын нашего управляющего ВСЕРОКОЖСИНДИКАТом! Как вам не стыдно!

Он ещё что-то говорил, ругал, упрекал и обличал.

Появился Енох и насмешливо замерцал:

— Ну вот. Теперь будешь всегда крайним! Сейчас тебя этот аптекарь показательно накажет, чтобы остальным неповадно было. А Валентин увидит, что получилось, и теперь постоянно тебя травить будет.

Я зло зыркнул на Еноха. Но пришлось промолчать. Хотя сказать ему мне было что.

— И негоже безотцовщине, у которого и за спиной никого нету, вести себя так… — разошелся Форбрихер.

— У меня за спиной советское государство, — ляпнул я, зло сверкая глазами, — это уж получше всех ваших родственных кланов будет!

— Нет, ну вы посмотрите на него! — рассвирепел Форбрихер, окончательно потеряв самообладание, — я тут достучаться до него пытаюсь, а он хамит мне в ответ!

— Зря ты его доводишь, — скептически заметил Енох, который опять появился прямо передо мной, — у него эта толстая баба, на которую он почти час потратил, так ничего и не купила. Вот он теперь на тебе досаду и срывает. А ты, вместо того чтобы потерпеть, начал с ним спорить.

Так-то Енох был прав.

Поэтому дальнейшие обличения Форбрихера я прослушал молча, стараясь не морщиться.

К счастью, продолжалось это не столь долго, как я боялся.

Аптекарь,

выплеснув раздражение на меня, подытожил свой воспитательный спич:

— Раз вы так себя ведете! И так позволяете себе разговаривать со старшими! Значит, нужно вас перевоспитывать! — заявил Форбрихер непреклонным голосом. — После выполнения работы задержитесь и возьмите у Елизаветы дополнительное задание. Я персонально для вас подготовлю. Будете оставаться после работы и выполнять их!

— Так может, лучше я в другой день приду? — попытался скорректировать график я, — мы же не каждый день занимаемся, всего дважды в неделю. Я могу в любой другой прийти и отработать.

— В том-то и суть наказания трудом, чтобы выполнять работу в неудобное для вас время, Геннадий. Если время будет комфортно, то какое же это наказание? — пожал плечами Форбрихер и отвернулся, молча, всё, разговор закончен.

Я вернулся на своё место и продолжил работу.

Валентин бросал на меня самодовольные взгляды и иногда тихо отпускал едкие замечания в мой адрес, крайне нелицеприятные, судя по смешкам остальных практикантов, что трудились в том углу.

Ладно, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

После всего этого досадного происшествия я, чтобы унять раздражение (не только моральное, но и физическое), отправился к Изабелле. Наши с нею отношения были какими-то специфически-странными. Она, видимо, уже поняла, что ей возле меня ловить нечего и продолжала икать себе мужа по всем злачным заведениям города N. Иногда и я составлял ей компанию. В смысле не мужа искать, а кутить и предаваться разврату. С нею было весело. А в промежутках между поисками мужа и работой стенографисткой, Изабелла с удовольствием пускала меня к себе в кровать. Чем я и пользовался.

Вот и сейчас я, сразу после аптеки, отправился к ней на квартиру, благо время было ещё не столь позднее, и она ещё не успела накраситься боевой раскраской и свалить в ресторан или кафешантан.

Я неторопливо шел по улице и выслушивал претензии от Еноха:

— Зачем тебе эта Изабелла? — возмущенно мерцал он. — «Похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть!».*

Я предпочёл воздержаться от комментариев.

— Разве мало вокруг юных дев? — не унимался призрак, — Хоть бы та же Юлия Павловна! Не девушка, а пэрсик!

Енох аж причмокнул от удовольствия, что в исполнении черепа получилось, словно он изо всей дури клацнул челюстями. Выглядело это, скажу я вам, жутковато, но я уже привык к его выходкам.

— Да та же Лизонька! — не унимался скелетон.

Вот тут даже я не выдержал:

— Она же страшная!

— Ну и что, что страшная! — Еноха не так-то и легко было смутить, — можно же свет потушить, и она вполне даже ничего будет.

— А днём? — скептически хмыкнул я, — с закрытыми глазами ходить, да?