Агитбригада

Фонд А.

— Не могла глупая баба всё сама измыслить! — отрезал Гудков и проследил глазами за мужиками, которые уводили избитую, окровавленную Матрёну. Юбка её была разорвана до колена, платок в пылу драки где-то потерялся и начавшие седеть космы висели сальными клочьями. Под глазом стремительно наливался лиловый синяк.

И ведь она не виновата.

Тварь, раздувшаяся, потемневшая до черноты, сидела у неё прямо на голове и щерилась в мою сторону.

Нужно было с этим что-то делать.

Тем временем Клара, Люся и ещё какие-то

бабы бросились к Нюре, подняли её и куда-то увели. Гудкова окликнул какой-то мужик, секретарь сельсовета, как я понял, и они тоже ушли.

Жоржик, постанывая, и держась за отбитый бок, грустно глядел на кучу обломков, в которую превратилась сцена и декорации.

Народ, гудя и обсуждая ужасное происшествие, начал потихоньку рассасываться.

На меня никто не обращал внимание.

Я вышел из шатра и заторопился к холодной, где заперли Матрёну. Пока она была наполовину в оглушенном состоянии, я хотел прочитать над ней молитвы и изгнать тварь. Но, к моему огорчению, вокруг избы, где была холодная, плотно стоял народ и даже не думал расходиться. Ещё бы! Такое происшествие.

В толпе мелькнул и исчез Лазарь.

Чёрт! Нужно с этим что-то делать.

Я торопливо скользнул за чью-то плетеную из лозы клуню и тихо позвал:

— Енох!

Пространство привычно замерцало, пошло рябью и передо мной появился знакомый скелетон-призрак.

— Ты видел? — сказал я, — быстро дуй к холодно, послушай, что народ говорит. И будь осторожен, там Лазарь. Я не знаю, видит ли он души или чувствует их, но просто постарайся не попадаться ему на глаза.

— А ты куда? — спросил Енох.

— К отцу Демьяну, — торопливо сказал я и заспешил прочь.

Давно я так не бегал. И хотя я сейчас был в теле пятнадцатилетнего пацана, выросшего на экологически чистых продуктах этого времени, но даже для него такая нагрузка была запредельной. От Ольховки Краснобунтарское отделало семь вёрст. Я их преодолел примерно минут за сорок.

Когда я влетел в церковь (хорошо, что открыто было), я думал, что моя печень выскочит из живота, а сердце, как сумасшедшее, билось где-то в горле и всё норовило выскочить наружу.

— Что случилось, сын мой? — на пороге церкви появился отец Демьян и посмотрел на меня обеспокоенно.

— Се-сечас… ми-минутку… — я всё не мог отдышаться.

— На-ко, испей, — отец Демьян протянул мне ковшик.

Я жадно припал к холодной влаге и пил, пил, пил, и не мог напиться. Пил до тех пор, пока мой живот не раздулся как барабан и внутри не забулькало.

И тут в груди у меня словно пожар разгорелся. Меня выгнуло и затрясло в припадке, резкая боль пронзила все моё тело, каждую мышцу, каждую жилку, а в глазах потемнело.

Не знаю, сколько продолжался приступ, по-видимому, я в какой-то момент потерял сознание. Когда в голове прояснилось, надо мной склонилось встревоженное лицо отца Демьяна:

— Сейчас как? — тревожно спросил он, вглядываясь

в мои глаза.

— Нор-нормально, — просипел я, постепенно приходя в себя.

— Вот и хорошо, — удовлетворённо сказал священник и поднялся с колен. — Святая вода всегда творит чудеса и очищает.

Святая вода?? Так это меня от святой воды так выгнуло?!

Я аж опешил от его слов.

— Не удивляйся, сын мой, — спокойно молвил отец Демьян, — ты черноты злой нахватался. Пришлось помочь маленько.

Ну ничего себе!

— Да всё правильно, — задумчиво протянул я и рассказал отцу Демьяну обо всём, что произошло, умолчав о том, что я попаданец и о договоре с вредным дедком, похожим на Николая Чудотворца.

— Покажи-ка ту записку мне, — сказал священник.

Я вытащил листочек из-за манжеты куртки и протянул отцу Демьяну.

Тот раскрыл и пробежался глазами по строчкам.

— Странно, — пробормотал он. — Погоди-ка, я сейчас приду.

С этими словами он вышел из церкви, оставив меня сидеть на полу в одиночестве.

Не успел я ещё окончательно отойти, как он вернулся. В руках он держал книжицу, небольшую такую, изрядно потрёпанную.

— Что это? — спросил я.

— Словарь латинского языка. Самый обычный, для лицеистов, — невнимательно ответил мне священник, заглядывая в листочек.

Затем он сказал мне:

— Не отвлекай меня, — и принялся что-то торопливо писать. Я встал с пола, побродил по церкви, посмотрел на иконы, понюхал ладан, посидел на скамеечке для бабушек, которая стояла у стены, а священник всё писал, заглядывал в словарь, опять писал, вычеркивал, сверял с записями в словаре, что-то хмурился, кивал сам себе головой.

Наконец, он устало поднял голову от бумаг и улыбнулся мне:

— Ну, вот и всё, сын мой, — сказал отец Демьян, — вот мы и разобрались с этими письменами.

— А что это?

— Да вот, сам смотри, — он протянул мне листочек, где внизу, под каракулями с непонятными словами угловатым каллиграфическим почерком священника было написано:

«Talem visionem habes rex, ecce quamcunque magnum idolum; Hoc idolum ingens erat, coram te maximo splendore stetit, et aspectus eius terribilis erat.»

— Что это?

— Это так называемая транслитерация, — усмехнулся священник, — хоть и корявенько сделана, но это она.

— Что такое транслитерация? — я поморщился, напрягая память, голова всё ещё болела, — Что-то знакомое, но не припомню, запамятовал.

— Это запись русскими буквами латинских слов, — ответил священник, — а я записал правильно. Теперь смотри дальше, я нашел продолжение этого отрывка текста. Вторая строчка звучит так:

Habebat haec statua caput ex auro puro, pectus et brachia argentea, venter et femora ex aere, tibiae ferreae, tibiae ex parte ferreae, partim argillae.