Агитбригада
Шрифт:
Агитбригадовцы соорудили сцену на высоких подмостках. На заднем плане выделялся большой кусок фанеры, на котором был нарисован кривоватый трактор на пшеничном поле и с подписью по центру:
Был лозунг дан по всем концам: лачугам – мир, война – дворцам!
и ниже буквами помельче:
Победа революции в сотрудничестве рабочих и крестьян!
Декорации были выполнены в кроваво-красных, чёрных и синих тонах (других красок у Клары просто не было), что задавало представлению довольно готичный настрой.
Но местный народ был явно не избалован
Мне Жоржик дал задание – сторожить большую коробку с реквизитом – кольца и палки для жонглирования, платки и букеты бумажных цветов для постановки и кривоватые фанерные сабли для танца апаш. И прочий хлам. Поэтому я стоял в стороне и сторожил.
Енох молча и сосредоточенно мерцал рядом. Видимо, слишком много впечатлений за последние сутки.
На сцену вышел Гудков, в утрированном костюме буржуйского конферансье, и с огромным моноклем.
Дурашливо раскланиваясь, он сообщил, что сейчас выступит агитбригада «Литмонтаж» и объявил первый номер.
Аккомпанировал Зёзик на гармошке.
Сразу же на сцену выскочили Григорий Караулов и Нюра Рыжова, оба в черных комбинезонах на подтяжках, но только Нюра в красной косынке, а Гриша – в будёновке с красной звездой. Они сплясали что-то совершенно народное и Нюра, весело улыбаясь, запела:
– Эй попьё, не приезжай,
На посев с кадилами!
Создадим мы урожай
Собственными силами!*
Затем бочком, словно крабик, подволакивая ногу выползла Люся Пересветова, переодетая в рясу священника, с огромным накладным животом и бородой, как у деда Мороза. Она покривлялась на сцене, дважды подпрыгнула и сделала сальто. Так она изображала «попа», которого высмеивали агитбригадовцы.
На сцену тотчас же выскочил Зубатов в фанерной коробке, символизирующей трактор, и с красным флажком в руках. Лихо прогарцевав по сцене, он спел следующий куплет:
– У попов и шум, и гам –
Планы их развеяны:
Без молебна тут и там
Все поля засеяны!
Люся Пересветова принялась топать ногами и грозить кулачками Зубатову. А он в ответ помахал ей красным флажком.
Пока Зубатов и Люся отвлекали внимание на себя, появился Жоржик Бобрович, тоже в комбинезоне и будёновке. Они с Гришей сцепили руки в замок, по которому Нюра легко вспорхнула наверх, вытянула руку с красным флажком и запела:
– Не позвали дьяка мы.
Светом
Ведь засеяли умы
Мы ученьем Ленина!
Люся опять принялась изображать крайнюю степень негодования: топать ногами и размахивать руками. Но Нюра грозно взмахнула в её сторону красным флажком и повергнутая Люся, высоко поднимая коленки, грозя и потрясая кулачками, с позором убежала со сцены.
И затем уже все вместе: Нюра, Гриша, Жоржик и Зубатов, – выстроились на сцене и, держась за руки, хором спели победный куплет:
– Урожай природа множь
Нам в деньки пригожие…
Мы в полях посеем рожь,
А в умах – безбожие!
Я молча взирал на всё это и не знал, как реагировать. В моём мире со всех утюгов неслось, мол, современное искусство вымерло, деградирует, а вот раньше была Классика, была Вечность, застывшая в картинах и в словах. Тогда, дескать, была Литература, а нынче – литературушка! И тому подобное. И мы же верили. Высокомерно поглядывали на сетевые романы и морщили носы, мол, да уж, теперь не тогда! А сейчас я смотрел на это выступление и понимал, что если сейчас сюда запустить Петросяна, то он будет, мягко выражаясь, великой примадонной.
Нет, потом девушки крутили salto-mortal’e, акробатические кульбиты, исполняли танцы и жонглировали на канатах. Пели, показывали инсценировки и номера с миниатюрами. Но я уже не следил. Во-первых, скучно. Во-вторых, я всё равно замёрз, проголодался и мечтал, чтобы всё это поскорее закончилось. И, в-третьих, исчез Енох.
Отойти от вверенной мне коробки я не мог, кроме того, мне приходилось периодически подавать реквизит – то палки для жонглирования, то флажки, то остальное. Поэтому стоял и терялся в догадках.
Еноха не было.
Еле-еле я дождался, когда потный и тяжело дышащий Жоржик спрыгнет ко мне:
– Можно я сбегаю кой-куда? – изобразив застенчивость, спросил я.
– Дуй, – хмыкнул Жоржик, – только недолго, сейчас Виктор закончит читать монолог о бациллах и микробах, и надо будет Люсе подавать реквизит. Но это после моего выступления, так что успеешь.
***
Еноха я обнаружил с другой стороны сцены, где соорудили импровизированную будку и где агитбригадовцы переодевались между номерами. Точнее там только Люся и Нюра переодевались. Мужики же просто меняли верхнюю одежду и все. Штаны у них были, как правило, одни и их не переодевали.
И вот этот гад стол прямо в фанерной стене и, не мерцая, подглядывал за тем, как Нюра и Люся переодеваются.
– Старый развратник, – тихо сказал я, подкравшись к нему сзади.
– Да я что?! Я ничего! – начал оправдываться Енох, – у меня же исключительно научный созерцательный интерес…
– Решил сравнить какие сиськи были тогда и теперь? – не удержался от подколки я.
– Сперва хотел, – честно признался призрак, – но потом увидел, какие у них панталоны и уже больше ничего не хотел. Это же уму непостижимо! Разве можно, чтобы у женщин было такое бельё?!