Агнец в львиной шкуре
Шрифт:
— Всё это печально, — после некоторого молчания, сказал я. — Но всё это было в прошлом. А что же вы хотите сейчас? Что вы намерены делать?
— Мы пришли, чтобы помочь тебе, потому что путь, на который ты вступил, долог и труден, но это единственно верный путь.
Юлий Торрена посмотрел на меня открыто и уверенно.
— Хорошо. Я рад, что нашёл здесь друзей своего отца.
— И твоих друзей, Максим! — добавил Тадеуш Сабуро.
— Для всех здесь я — Камал. Зовите меня этим именем… Пока мы не победим и не вернёмся
— Добро!
Мы пожали друг другу руки, как старые друзья.
— Позволь сделать тебе один подарок, — сказал Торрена, протягивая мне странную короткую трубку с замысловатым механизмом.
— Что это? — удивился я.
— Это такое оружие, — пояснил Торрена. — Им в своё время пользовались агенты спецслуб Сообщества. Тебе оно может пригодиться. Надевается на руку, вот так, под рукав одежды, — показал он. — Стреляет специальными стрелами с ядом. Достаточно лишь направить в нужную сторону и поднять ладонь к верху. Смерть мгновенная, от паралича сердца. Только осторожнее! Потренируйся, прежде чем использовать его.
— Хорошо. Спасибо!
Я с интересом рассматривал причудливое приспособление на своей ладони.
Дверь за нашими спинами с шумом распахнулась, и в дом вбежал взволнованный Стоян. За ним вошёл Рэд Ван, поддерживавший заплаканную Омэ. Жёлтое праздничное одеяние девушки было перепачкано кровью. Омэ взглянула на меня и разрыдалась.
Я подскочил к ним, чувствуя, как бешено колотится сердце в моей груди.
— Что случилось?
Я посмотрел на Стояна.
— Юли… Она пропала, — едва смог промолвить он.
— Что? Как? Когда?
— Она знает, — Рэд Ван указал на Омэ.
Я повернулся к девушке, встряхнул её за плечи. Она вся дрожала от нервного напряжения.
— Как это случилось? Говори!
— Максим! — Тадеуш Сабуро положил руку мне на плечо. — Успокойся! Ты же видишь, она едва держится на ногах.
Я усадил Омэ на лавку, дал ей воды. Немного успокоившись, та принялась рассказывать. После представления, по старинному обычаю незамужние девушки выпускали в лес аримасу — местного оленя, заранее отловленного взрослыми мужчинами и выкрашенного золотой краской. Юноши, желающие жениться, должны были отправиться в лес и тот из них, кто принесёт отпущенного оленя, получает право выбрать себе невесту.
— И что было дальше? — напряжённо спросил я.
— Бхуми понравился этот обычай, — глотая слёзы, продолжала Омэ. — Но, когда она узнала, что олень должен быть убит и съеден за праздничным столом, она пожалела животное и захотела сохранить ему жизнь. Мы с Мико отговаривали её, но она была непреклонна и отправилась в лес за мужчинами…
— Постой! А где Мико? — вдруг сообразил я.
Омэ поперхнулась слезами, опустила голову и снова зарыдала.
— Её… её… убил… — с трудом выдавила она из себя.
— Кто убил? — мрачно спросил Юлий Торрена.
— Онами… — всхлипнула девушка. — Это её кровь…
— Что?
— Да. Он вызвался помочь твоей жене… — Омэ подняла залитые слезами глаза ко мне. — Мы пошли с ней, а когда зашли в лес, Онами что-то сделал с Бхуми. Она сразу потеряла сознание. Мико закричала и кинулась ей на помощь, но Онами перерезал ей горло… Он хотел убить и меня, но я смогла убежать от него…
— Что было дальше? — холодно спросил я.
— Последнее, что я видела — гравиплан… Он взлетел над лесом и исчез. Полетел на север…
— Кто этот Онами? — удивился Тадеуш Сабуро.
— Один старик, — растерянно промолвил Стоян. — Он пришёл в Шеньчжоу пару дней назад. Сказал, что на праздник весны. Твоя жена часто беседовала с ним, приглашала к себе в дом.
Стоян понуро посмотрел на меня, словно это он был повинен в случившемся.
— И вовсе никакой он не старик… — утирая слёзы, всхлипнула Омэ.
— Не старик? А кто же? — изумился Рэд Ван.
— Думаю, это был Крода, — уверенно сказал я.
— Крода? — переспросил Артур Порта. — А кто такой Крода?
— Пока не знаю. Позавчера я убил его брата и, по-моему, знаком с его сестрой…
Глава четвёртая Да, возгорится пламя!
Весенний ливень обрушился неожиданно и стремительно. Порывы западного ветра нагнали лилово-серые тучи. Солнце померкло, и стена дождя пролилась на иссохшую почву, принося в этот изнывающий от жары мир живительную прохладу, наполняя его сочными красками тёмно-красных бутонов и оранжево-рдеющих соцветий. Пение птиц разносилось повсюду.
Но эти краски лишь досаждали мне своим блеском, казались неуместными, а несмолкающий птичий хор наполнял душу жестокой тоской, навевал не радость, а отчуждение. Мысли о Юли тяготили моё сердце тяжёлой тревогой.
Дождевые капли ударяли в оконное стекло, стекали вниз змеящимися ручейками. Я тоскливо наблюдал за ними и за тем, как на улице за окном промокшие до нитки дети прыгали по лужам, радуясь долгожданной влаге, как и вся природа вокруг. Я завидовал их искреннему веселью, потому что не мог, как они, беззаботно наслаждаться жизнью, хоть эта жизнь и была для этих гивейских детей тяжела и невзрачна.
На крыльце кто-то зашаркал ногами, отирая с ботинок налипшую грязь. Дверь распахнулась, и на пороге появился Дев. Он скинул с плеч промокший мешковатый плащ, бросил его на лавку, стоявшую около двери.
— Ну, и хлябь кругом! Всё никак не могу привыкнуть к тому, что здесь в провинциальных городках совершенно не мостят улицы? Казалось бы, чего проще: идет себе специальная дорожная машина, выравнивает грунт, проливает его связующим раствором и сразу же укладывает дренажную систему. А на песчаной почве обжигает её до состояния стекловидной массы. Быстро, безопасно и никакой тебе грязи.