Агония обреченных
Шрифт:
Искьердо поднялся, нервно прошелся по комнате. Он понимал: ситуация для него складывается более чем неблагоприятно. Это ведь именно он встречал Фишера, когда тот прибыл в Гавану, именно он вывел его на «Канделу». Именно он, Идьигос, рассказал Фишеру об операции «Кондор» и о том, что в число лиц, подлежащих уничтожению наряду с братьями Кастро и Че Геварой, попал советский космонавт Гагарин. Если об этом узнают в руководстве «Фронта»… Идьигос боялся даже думать о тех последствиях, которые его ожидают. А то, что этот Фишер оказался либо провокатором, либо вообще
«Ишь радуется… — подумал Идьигос, коротко глянув на Кастиенте. — Он думает, я не увидел злобы и зависти в его взгляде. Теперь — если его не опередить — жди удара в спину; уж он-то этого случая не упустит. Опередить — да, но чуть позже; сейчас пока он мне нужен».
— О чем задумался, Мигель? — с ехидной ухмылкой спросил Кастиенте. Этот его переход на «ты» говорил о многом, но Идьигос решил не заострять на этом внимания. Такое панибратство сейчас было ему даже на руку. — Гадаешь, о чем он мог сообщить им?
— Я не гадаю, приятель, я это знаю. Он сообщил им об операции «Кондор».
Ухмылка с лица Кастиенте сошла моментально; он посмотрел на Идьигоса долгим пристальным взглядом.
— Как думаешь оправдываться?
— Надо сделать так, чтобы оправдываться мне не пришлось. А что для этого нужно сделать, ты знаешь.
— А почему бы это не сделать твоим людям, а, Мигель?
— Это не должны делать ни твои, ни мои люди. Это должен сделать ты, Хорхе. Ты лично.
— Я уже давно никому ничего не должен. Никому и ничего, — членораздельно подчеркнул Кастиенте.
Идьигос хмыкнул:
— Это самообман, Хорхе, выдача желаемого за действительное. Все мы что-нибудь кому-нибудь должны. Ну что ж, я не настаиваю, решу эту проблему сам, без вашей помощи. Только ведь эта моя просьба говорила о том, что я безгранично доверяю и всецело рассчитываю на вас, — вновь перешел на «вы» Идьигос и поправил себя. — Вернее: доверял и рассчитывал…
Кастиенте уловил это дистанцирование Идьигоса и тут же сменил тон:
— Ну, зачем же так?.. Я очень ценю дружбу с… вами, и мне не безразлично ваше доверие. Просто я хотел сказать только то, что цена в этот раз будет несколько больше; согласитесь: обстоятельства совсем не те, что были раньше.
Это уточнение Идьигос пропустил мимо ушей, будто не слышал. Он вернулся в кресло и спросил (он вновь перешел на «ты»; видимость сохранения дружеских отношений была сейчас важнее амбиций):
— Кто из твоих людей снял номер, по которому звонил американец?
— Они ни сном ни духом… Просто фиксировали.
Идьигос лениво достал длинную тонкую черную сигарету, прикурил, затем тихо сказал:
— Идет война, Хорхе, и выживет в этой войне тот, у кого чувство самосохранения развито сильнее, чем у других, у кого разум преобладает над эмоциями, кто способен четко видеть реалии и адекватно оценивать
«Судьба этих двоих предрешена, спорить и что-то доказывать — бесполезно, — понял Кастиенте. — Да и зачем? Кто они мне? Мигель — тоже карта отыгранная, но, как говорится: с драной овцы хоть шерсти клок. Сдеру с него деньги, а там… А американца надо убирать в любом случае; он меня видел у Гибсона, прижмут — а они это делать умеют, прижмут его обязательно — даст мое описание; в неделю меня возьмут. Надо уходить; к черту „Кондор“, пусть этот воюет… Кастро не свалить; надо было раньше; сейчас Советы на его стороне. А за своего космонавта они тут камня на камне не оставят. Нет уж, без меня…»
— Валерио и Пирс, — тяжело назвал Кастиенте имена двух человек из своей группы. — Они и сейчас смотрят за ним.
— Это хорошо, пусть смотрят. К американцу сходи сегодня же. Он тебя знает, думаю, проблем не будет. А сумма?.. Если все сделаешь гладко, она увеличится вдвое. А теперь давай поговорим о предстоящей операции…
…После того как Кастиенте ушел, к Идьигосу зашел Ромарио, его ближайший помощник, с которым Идьигос советовался в большинстве случаев и который был в курсе всех дел.
Встреча Бредли со связником, как это и предусматривалось, состоялась возле кубинской Академии наук, которая после революции находилась в здании Капитолия. Бредли узнал его по значку на рубашке. Там был изображен Московский Кремль, космический спутник над ним и аббревиатура СССР.
— А вы знаете о том, что этот Капитолий — точная копия того, что находится в Вашингтоне? — спросил Бредли человека, фотографирующего здание Академии. Это были слова пароля.
— Американизация всего и вся, до чего могут дотянуться щупальца Соединенных Штатов, насильственное насаждение своего образа — болезнь того строя, который господствует там, — дал ответ на пароль связник и, оторвавшись от окуляра видоискателя, уже от себя добавил:
— Что, приходилось бывать в Вашингтоне?
«Вот каналья, — весело подумал Бредли, глядя на улыбающегося мужчину с фотоаппаратом; тот тоже внимательно разглядывал его. — Хотя, почему каналья, про Вашингтон ввернул хорошо, к месту; захотел проверить мою реакцию».
— И неоднократно… Это не интересно, а вот оказаться в Москве я бы хотел очень, — с грустной улыбкой сказал Бредли и кивнул на значок. — Вы, я смотрю, из Советского Союза?
— А вы наблюдательны. Да, я из СССР.
— Наблюдательность и любопытство — часть моей работы. Гюнтер Тауберг, — представился Бредли и протянул руку, — корреспондент газеты «Нойес Дойчланд».
— Мясников. Павел Аркадьевич… Можно просто — Павел. Спецкор газеты «Правда».
Они пожали друг другу руки. Мясников отстегнул значок и протянул его Бредли:
— Возьмите, на память, как сувенир.
— Павел, так не честно, мне нечего подарить вам взамен. Хотя… — Бредли достал из небольшой папки ручку, блокнот, сделал в нем запись и показал ее своему новому знакомому. — Обратите внимание, как мягко пишет ручка.