Агония обреченных
Шрифт:
— Вы что, хорошо знали его?
— Он был неплохим парнем, — уклонился от прямого ответа Бредли, — только… для работы в разведке он не подходил. Жаль, что понял он это поздно. Да… Ладно, поехали дальше. Здесь, в кубинских спецслужбах, окопался их человек. Этого человека знает Идьигос, при мне он разговаривал с ним по телефону. Кстати, тот успел предупредить его о том, что за ним выехала группа. Кто он и где сидит, мне неизвестно, пусть кубинские чекисты понастойчивее спросят об этом Идьигоса. И пусть они поинтересуются у него об исполнителе, он тоже известен
— В вас стрелял тоже Идьигос?
— Ну кто же еще? Кастиенте в этот момент был уже мертв. Я опередил Идьигоса всего на долю секунды; разбил о его голову какую-то вазу. Жалко… Красивая была.
— А вы-то ему чем помешали? Ведь вы вроде как… их покровитель и друг? — последний вопрос Мясников задал с нескрываемой иронией.
— Друг… Я стал много знать. Например, что он санкционировал убийство Жана Фишера. Вот он и испугался, что об этом узнают в Вашингтоне. Ведь он всерьез был уверен в том, что им удастся свалить Кастро и новое правительство Кубы придет к власти, а здесь он рассчитывал получить свой кусок пирога. Не получилось.
Мясников закончил с повязкой, посмотрел на свое творение и поинтересовался:
— Ну как, не жмет?
— Нормально. Спасибо. Павел, там, в баре стоит коньяк, принесите, пожалуйста. И захватите фужеры, а не рюмки.
Мясников принес один фужер и маленькую рюмочку.
— Для того чтобы поддержать компанию, этого мне хватит, — показал он на рюмку. — У меня сегодня дел — конца не видно, а вы выпейте и ложитесь-ка спать. Денек у вас был… А перевязку делать я приду к вам завтра утром, часов в девять…
Мясников разлил коньяк, но прежде чем выпить, спросил:
— Скажите, Гюнтер, как за столь короткое время вам удалось все это проделать? Ведь это же уму непостижимо.
— Ценой вот этой царапины, наверное, — кивнул на плечо Бредли. — Может быть, мы перейдем на «ты»?
Мясников улыбнулся:
— Не возражаю.
Ее рабочий день уже подходил к концу, а этот номер оставался не только неубранным, там даже не было заменено постельное белье. Немецкий журналист пришел вместе с русским еще днем, она это видела. Потом русский ушел, а постоялец остался и с тех пор никуда не выходил. Она уже десять раз пожалела о том, что не сделала уборку в его номере утром, когда он пустовал, а начала с дальних номеров, да чего уж теперь…
Горничная этажа, женщина лет пятидесяти или около того, несколько секунд постояла в раздумье, затем несмело постучала. Не дождавшись ответа, она постучала громче; и только после того, как и в третий раз, ей никто не ответил, она открыла дверь резервным ключом.
Постоялец спал беспробудным сном. Она хотела было повернуться и тихо уйти — в конце концов уборку и смену белья можно провести и на следующий день, не преступление, хотя от администратора, конечно, нагорит и даже могут наказать — но ее внимание привлекла повязка на плече постояльца. И даже не сам факт повязки, а то, что она сильно пропиталась кровью
Горничная некоторое время смотрела то на него, то на повязку и все никак не могла принять решение уйти или разбудить его.
— Сеньор… — решилась она наконец.
От прикосновения Бредли открыл глаза сразу.
— Синьор, я прошу простить меня… Я стучала несколько раз… Вы не открывали, я стала беспокоиться и поэтому вошла…
Бредли пристально смотрел на нее и ничего не мог понять. Он понимал только то, что повязку она видела, скрывать ее сейчас уже не имеет смысла; это выглядело бы странным и подозрительным. Он понимал также, что все труды Мясникова пошли насмарку: повязка ослабла, а боль, утихшая было днем, вновь появилась.
— У меня заканчивается рабочий день, остался неубранным только ваш номер…
— Как вас зовут? — прервал Бредли сбивчивые объяснения женщины.
— Лана…
— Красивое имя. Ничего страшного, Лана, сделаете уборку завтра.
Горничная кивнула и подняла на него взгляд:
— Вам надо сделать перевязку, синьор. Вы позволите?
— Вы умеете?
— Я была медицинской сестрой в Повстанческой армии. Мой сын и муж сражались в отрядах, которыми командовал Эрнесто Че Гевара. Они погибли в пятьдесят восьмом…
Через два часа Бредли позвонил Мясникову:
— Павел, вопрос с перевязкой решен; я нашел медсестру.
Глава 14
Самолет еще не закончил бег по бетонке взлетно-посадочной полосы гаванского аэропорта, как вдруг, несмотря на раннее утро, потемнело так, словно наступили поздние вечерние сумерки. Почерневшее небо, минутами назад радовавшее своей бирюзовой глубиной, с грохотом пересекли из конца в конец зигзаги огромных молний, и вслед за этим тут же с небес хлынул водяной поток, сравнимый с Ниагарским водопадом.
На подлете к аэропорту летчики, разумеется, предупреждали о приближении мощного грозового фронта, но чтобы настолько мощного, не ожидал никто. Все те, кто находился в этот момент в салоне самолета, прильнули к иллюминаторам; смех, шутки, разговоры, все смолкло разом.
— Николай Петрович, вы такое когда-нибудь видели? — Юрий Алексеевич Гагарин оторвал удивленный взгляд от иллюминатора и перевел его на помощника Главнокомандующего ВВС по космосу генерал-лейтенанта Каманина.
— Это тропический ливень, Юра, — ответил генерал и с сожалеющей улыбкой посмотрел на новенький кипенно-белый китель Гагарина. Эта форма была для них сшита специально, дома они в такой не ходили; подготовка к этому визиту проводилась особо, все-таки их ждала Куба.
Накануне, двадцать третьего июля, в двенадцать часов дня, из аэропорта «Внуково» взлетел и взял курс на Кубу пассажирский самолет. На борту находилась советская делегация, главным действующим лицом которой был, разумеется, Гагарин, первый человек, побывавший в космосе. Помимо Юрия Алексеевича и небольшой группы сопровождавших его официальных лиц в делегацию входили журналисты и артисты танцевального ансамбля Моисеева.