Агрессия и катастрофа
Шрифт:
Ведь не случайно перед рождеством 1939г., посетив по своей традиции семейство неких Брукманов в Мюнхене, приятелей по "временам боев" за фашистскую диктатуру, Гитлер написал в семейном альбоме: "В год борьбы за основание великого германского рейха"{153}. Известно, что в фашистском представлении понятие "великогерманский рейх" прежде всего означало завоевания на востоке Европы.
Их необходимость не оставляла сомнений и у союзников Гитлера. Муссолини писал ему 3 января 1940 г.: "Решение вопроса о вашем жизненном пространстве находится в России и больше нигде, в России, с ее чудовищным пространством в 21 миллион квадратных километров и 9 жителями на квадратный километр. Она
Однако для Англии соглашение с Германией на основе признания захватов в Европе было неприемлемым, ибо означало бы превращение ее во второразрядное государство. И хотя, как убедительно показал, в частности, советский историк Г. Н. Реутов, официальные круги Лондона поддерживали в это время тайные контакты с Берлином, имея в виду "мирный сговор" с Германией, Чемберлен 12 октября отклонил "мирные предложения" Гитлера{155}. Англия не хотела и не могла стать союзницей рейха.
Тем временем планы Берлина уточняются. Отказ Англии от сотрудничества, активизация сторонников колониальной концепции, а главное - понимание недостаточности сил для нападения на Советский Союз в непосредственном будущем, - все это склоняет нацистскую верхушку к решению нанести следующий удар на Западе. Молниеносным наступлением разгромить Францию и этим сделать безнадежными позиции Англии. Затем станет возможным поставить на колени Англию и начать подготовку к походу на Восток! В январе 1940 г. Гитлер отдает распоряжение министерству иностранных дел и "колониально-политическому отделу" нацистской партии переработать и уточнить вопросы, связанные с требованием колоний и с системой управления ими.
Военные действия флота против Англии стали приобретать все более энергичный характер. Германские подводные лодки атаковали не закончившие развертывание силы британского флота. Фашистские бомбардировщики топили в проливах военные и торговые корабли союзников. Гитлер в конце сентября 1939 г., по предложению Редера, санкционировал постепенное усиление подводной войны{156}. Англия только с сентября по декабрь 1939 г. потеряла от немецких подводных лодок 114 судов, а в 1940 г.
– 471 судно. Немцы утратили в 1939 г. всего лишь 9 подводных лодок{157}. Принимала все более широкий размах битва за Атлантику, в ходе которой державы оси старались нанести удар по морскому потенциалу и главным коммуникациям Великобритании, парализовать ее жизненные артерии, блокировать с моря.
II
Как мы говорили, уже в первые дни войны начало складываться то состояние, которое несколько позже стали называть "странной войной". Действительно, тут было много странного. Колоссальное напряжение политического кризиса последних августовских дней, когда в некоторых западных столицах начиналась паника в ожидании внезапного налета тысяч германских бомбардировщиков, достигло кульминационного пункта с объявлением войны Лондоном и Парижем. Но день шел за днем, и почти ничего не менялось. Фронты молчали, авиация практически бездействовала, и вскоре немецкие и французские солдаты, сначала с любопытством разглядывавшие друг друга из окопов на рейнском фронте, привыкли к такой "смешной войне" и занялись будничными делами, как в лагерях где-то глубоко в тылу. "Развесим наше белье на линии Зигфрида", - распевали французы шутливую песенку. "Стоит ли вам умирать за Данциг?" - вывешивали немцы над
Правда, девять французских дивизий с 9 по 12 сентября двинулись в демонстративное наступление на северо-восточном фронте. Но их задача оказалась более чем скромной: "войти в соприкосновение с предпольем немецкой оборонительной полосы". Никого в немецком лагере эта акция не побеспокоила, ничего не изменила. Вермахт сокрушал польский фронт, а западные союзники Польши ничем ей не помогали, фактически разорвав в клочья взятые обязательства о военной поддержке в случае германской агрессии. Странная, смешная война!
Она продолжалась восемь с лишним месяцев, вплоть до рассвета 10 мая 1940 г., когда яростное германское наступление взорвало удивительное безмолвие.
"Странная война" - особое социально-политическое явление, порожденное в конечном счете процессами общего кризиса капитализма. Его корни лежат в политике антикоммунизма, присущей обеим вступившим в войну группировкам империалистических государств.
Отметим самые главные из непосредственных причин, породивших "странную войну".
Во-первых, продолжение западными державами мюнхенского политического курса. Не отбрасывая в связи с очевидным провалом политику "умиротворения" Гитлера, а, наоборот, цепляясь за нее, "мюнхенские головы" из обеих западных столиц все еще рассчитывали на "всеохватывающее взаимопонимание" с Берлином, о котором так много говорилось перед войной. Когда вал германских дивизий катился на восток, существовал ли смысл задерживать его вблизи советских границ? Не двинется ли он и дальше? Ведь "речь мира", которую произнес фюрер, и совершенно ясное зондирование его эмиссарами англо-французской политики в духе возможного соглашения давали новый стимул мюнхенско-антисоветским тенденциям даже, казалось бы, в полностью изменившихся условиях.
"Мирные" сигналы из Берлина воскрешали давние надежды. Не будет ли генеральная программа нацизма, ориентированная на восток, именно сейчас воплощаться в реальность? И поскольку Польшу, как стали говорить на официальных совещаниях в Париже, "все равно не спасти", выжидание и бездействие стали считать высшим благом и проявлением государственной мудрости.
Во-вторых, открытое вступление в войну Франции тормозилось боязнью правящих кругов мощного роста левых сил в стране, их консолидации, повышения авторитета коммунистической партии, развития рабочего движения. По классовым мотивам казалось выгоднее, используя официальное состояние войны и "законы военного времени", нанести удар по левым силам, прежде всего по коммунистам, но, с другой стороны, не рисковать инициативой развязывания "действительной войны", чтобы не получить удара со стороны этих сил.
Прибавим, что сейчас на Западе существует мнение, согласно которому военная пассивность Франции в период "странной войны" объясняется либо оборонительным характером ее военной доктрины, либо, как мы уже говорили, неготовностью ее тяжелой артиллерии, либо слабостью противовоздушной обороны. Конечно, оборонительная доктрина, рожденная принесшей успех в 1914-1918 гг. стратегией экономической блокады Германии, в сочетании с позиционными формами борьбы висела старой, ржавой гирей на ногах французской армии. Но отнюдь не она и не другие моменты тактического порядка намертво приковали союзные дивизии к траншеям и казематам "линии Мажино". Дело в другом. "Лучше Гитлер, чем Народный фронт" - этот лозунг французской крайней реакции, пожалуй, гораздо выразительнее, чем всякие замысловатые оперативно-стратегические расчеты, объясняет бездействие союзных армий на перепаханной окопами, покрытой стальными башнями бункеров северо-восточной части французской земли.