Агрессия и катастрофа
Шрифт:
Утром 15 июля, когда немецкие войска приближались к Смоленску, фельдмаршал Браухич говорил по телефону с командующим группой армий "Центр" Боком о ходе Смоленского сражения u ближайших перспективах.
– Я должен констатировать, - доложил своему начальнику фон Бок, - что на Днепре и восточнее в настоящее время происходит сражение, которое хотя и началось хорошо, но результат его еще совершенно не ясен. Не следует считать общее положение там слишком легким. Победа еще не одержана.
– В первую очередь, - ответил Браухич, - надо довести до конца сражение за Смоленск... Не может быть и речи о дальнейшем стремительном продвижении танков на восток после овладения районом Смоленска. Русские дерутся не так, как французы: они нечувствительны
Новый противник дерется "не так", как предыдущие! Это вызвало новые проблемы, которые стали возникать перед германским генеральным штабом. Во второй половине июля у него уже не оставалось сомнений: вермахт встретился с могущественной армией, стоящей насмерть за родную землю. "Русские войска сражаются, как и прежде, с величайшим ожесточением"; "противник наверняка не думает об отступлении"; "противник ведет упорные атаки"; "большая активность", "твердость управления" - такие оценки немецкими генштабистами советского командования в июле 1941 г. встречаются все чаще{546}.
Одновременно сюрприз за сюрпризом преподносила разведка. В середине июля она обнаруживает усиление "в несколько раз" советских войск на западном направлении{547}, выясняет развертывание нескольких новых группировок Красной Армии на широком фронте от Ленинграда до Киева, что порождало в "Вольфшанце" всяческие тревоги.
"Меня все в большей степени начинает беспокоить вопрос, - пишет Гальдер 19 июля, - не появились ли уже на фронте группы армий "Север" авангарды группировки противника, сосредоточивающейся в районе Бологое - Ржев?"{548}
Получалось как-то само собой: в генеральном штабе все меньше и меньше говорили о полной победе над Россией в несколько недель и кое-что стало представляться в ином свете, чем еще месяц назад. "Ожесточенность боев, которые ведут наши подвижные соединения, действующие отдельными группами, пришел к выводу Гальдер 20 июля, - а также медленность прибытия на фронт пехотных дивизий... и, кроме того, большое утомление войск, с самого начала войны непрерывно совершающих длительные марши и ведущих упорные кровопролитные бои, - все это вызвало известный упадок духа у наших руководящих инстанций. Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении главнокомандующего сухопутными войсками"{549}. Все чаще высказываются сомнения в "возможности достижения решающего успеха" на тех или иных направлениях, ибо упорное сопротивление Красной Армии "приводит к критическому обострению обстановки на отдельных участках"{550}.
Гитлеровское руководство могло считать, что кампания стоит перед совершенно новыми перспективами с того момента, когда обнаружило отсутствие за Днепром "пустоты". И поскольку советское командование меньше чем за месяц выдвинуло из глубины такие резервы, которые по расчетам германского генерального штаба оно могло развернуть лишь за полгода, постольку становилось все более очевидным: "за Днепром" война не кончается, а только лишь начинается.
В эти дни генерала Паулюса навестил в главной квартире ОКХ у Растенбурга его старый приятель генерал Кирхгейм, командир дивизии, сражавшейся в Африке. Беседуя с Паулюсом, он спросил, не произойдет ли на Востоке чего-либо непредвиденного, особенно во время зимы. Паулюс ответил, что сложные проблемы, с которыми придется столкнуться зимой, станут самой большой заботой ОКХ, тем более что операции начались позднее, чем предполагалось. Но, продолжал Паулюс, когда он доложил об этом фюреру, тот пришел в возбуждение: "Я не хочу больше слушать эту болтовню о трудностях снабжения наших войск зимой. Создавать себе из этого какие-либо препятствия совершенно нет необходимости, потому что не будет никакого зимнего похода. Спокойно доверьте это моему дипломатическому искусству. Армия должна нанести русским
Конечно, о "зимнем походе" прежде не думал ни один генерал, включая Паулюса и Гальдера. Но теперь... Темп наступления падал. Уже в начале июля ОКХ досрочно ввело из стратегического резерва 14 дивизий, около 60% его состава. Восстанавливать израсходованный резерв было нечем{552}. Советские войска продолжали сражаться с необычайным, нарастающим упорством. 19 июля Гитлер отдал директиву No 33: группе армий "Центр" продолжать наступление на Москву только пехотой. Танковые соединения группа армий должна повернуть: часть - к северо-западу, чтобы прервать коммуникации между Москвой и Ленинградом, другую часть - на юг, в тыл группировке советских войск на Украине. Этот новый план свидетельствовал о том, что группы армий "Север" и "Юг" из-за упорного сопротивления Красной Армии уже не могли решать свои задачи собственными силами.
Советские войска сначала замедлили, а потом остановили продвижение армий фон Бока под Смоленском. И сразу же в гитлеровском лагере возникло еще больше непредвиденных проблем.
III
Возникает существенный вопрос: представляло ли собой изменение принципиальных решений германского верховного главнокомандования о ведении операций на Восточном фронте в июле - августе 1941 г. некое "свободное творчество умов" ОКВ и ОКХ, плод "борьбы генералов против ошибочных расчетов Гитлера" или же эти решения были вынужденными и принимались под влиянием неумолимых сил извне?
Авторы большинства исторических исследований, вышедших на Западе после второй мировой войны, рассматривают процесс выработки решений германским командованием летом 1941 г. лишь как борьбу между взглядами Гитлера, ОКВ, с одной стороны" и генерального штаба сухопутных сил - с другой.
Генерал Г. Блюментритт пишет в книге "Роковые решения": "В конце июля и начале августа мы потеряли несколько драгоценных недель, пока наше верховное командование размышляло о том, какой стратегии нам лучше всего придерживаться". Рассказав далее о столкновении мнений Гитлера, стремившегося на Украину и Кавказ, и Браухича, отстаивавшего идею наступления на Москву, автор делает вывод: "Нам предстояло дорого заплатить за бесплодные споры, занявшие несколько недель августа и весь сентябрь"{553 -555}. Следовательно, почти двухмесячная остановка группы армий "Центр" под Смоленском объясняется не ходом борьбы на фронте, точнее, не героическим сопротивлением Красной Армии, а "потерей времени в спорах" и "размышлениях" в среде германского высшего командования.
Но вправе ли непредвзятый исследователь игнорировать тот факт, что все вопросы германской стратегии лета 1941 г. могут быть объяснены лишь в том случае, если их рассматривать в тесной связи с действиями Красной Армии, в обусловленности ими? Безусловно нет. Однако некоторые исторические труды, вышедшие, в частности, в ФРГ, освещают проблемы 1941 г. именно без учета определяющего воздействия борьбы Советских Вооруженных Сил на стратегию немецко-фашистского командования{556}. В этом их односторонность, которая, как известно, никогда не помогает воссоздать объективную картину истории.
Оценивая до 20-х чисел июля обстановку все еще вполне оптимистически, Гитлер хотел внушить генералам и войскам уверенность в близкой победе на Востоке.
...Особый поезд Гитлера двинулся вечером 20 июля из Растенбурга в первую поездку на оккупированную территорию Советского Союза. На следующий день в вагоне фюрера началось совещание с командующим группой армий "Север" фельдмаршалом Леебом и его помощниками. Гитлер заслушал краткий доклад фельдмаршала лишь для формы и не дал ему много говорить, так как считал, что наперед знает все, о чем тот может сказать.