Ах, кабы на цветы - да не морозы
Шрифт:
Может, вы знаете?" Весь вечер честно пытался что-то придумать...
– А вы тоже наш, архитектор?
Я понимала уже, что сдаюсь.
– Увы, - вздохнул он, - к творческой интеллигенции не причастен. Я, Танечка, химик, впрочем, вполне респектабельный. Есть даже визитка.
Он протянул квадратик плотной бумаги, на котором было написано, что Вадим действительно химик, доктор наук.
– А я визитку дать не могу: у меня нет, - улыбнулась я.
– Вы телефон дайте.
Он вытащил из кармана ручку, и я покорно назвала номер.
– Спасибо.
***
Всей ватагой, прихватив бутылки и всякую снедь, отловив у Кропоткинской два такси, мы поехали ко мне, потому что ресторан Дома ученых закрывался, как и положено добропорядочному заведению, ровно в одиннадцать.
Пока я делала кофе, пока Валя с Наташей резали хлеб и готовили бутерброды, народ звонил своим покинутым семьям - объяснялся, оправдывался. Правда, объясняться пришлось, слава Богу, не с мужьями и женами - для большинства из нас они уже были в прошлом, - ас сухонькими строгими мамами или взрослыми детьми, снисходительными к нашим слабостям. Так что обошлось без кровопролития.
Мы веселились, как студенты, удравшие с лекций.
Нам стало вдруг двадцать, ну тридцать лет, и мы отплясывали рок молодых наших времен, а потом, распоясавшись, твист, шейк и прочие извивания нового поколения. Потешно, наверное, выглядело со стороны, так ведь со стороны никто на нас не смотрел... И весь вечер, что бы я ни делала - болтала ли, танцевала, ставила на плиту кофейник, провожала таявших в ночи гостей, - я видела перед собой Вадима, слышала его низкий, с ленцой, голос, возмущалась самоуверенностью, сердилась за смех в глазах, за безобразный призыв сбежать, короче - думала о нем непрестанно.
Когда все, кроме Наташи и Вали, ушли, мы втроем перемыли посуду, проветрили полную дыма квартиру, я постелила девочкам в маленькой комнате и осталась одна.
"Господи, - взмолилась я, хотя в Бога нас с детства обучали не верить, - сделай так, чтобы он позвонил! Пусть это будет не просто весна, вино или потому, что попала под настроение. Помоги мне, Господи!"
Всю ночь я ворочалась на диване, зажигала и гасила свет, пробовала даже читать и уснула лишь на рассвете. Вскочив как ошпаренная от треска будильника, я рванулась включить телефон, но тут же вспомнила, что дала служебный, и принялась беспощадно тормошить Валю с Наткой, не обращая внимания на их жалобные стенания.
– Тань, да пошло оно все к черту!
– Танечка, давай опоздаем?
– Вставайте, пора, вставайте!
Валечка застонала и сунула голову под подушку.
И тут я очнулась: да ведь они у меня в гостях, что же я их вытуриваю? И я затараторила не хуже Митьки, когда он ввалился в эту же самую комнату год назад со своей потрясающей новостью:
– Девочки, миленькие, оставайтесь, спите, а я побежала! Все в холодильнике, дверь захлопните, не забудьте!
– Да кому ты там сегодня нужна, после защиты?
С ума сошла, что ли?
– пробормотала Валя, проваливаясь в сон.
Но я уже неслась к двери, забыв у зеркала шарф и перчатки.
За день я исстрадалась у себя в отделе и, обладай я хоть какими-то свойствами телепата, извела бы
– Ребята, не занимайте телефон, а?
Это "а" прозвучало так слабо и жалобно, что мне самой себя стало жалко. Ехидный Виталий открыл было рот, и тут уж мне бы не поздоровилось, но хрипло затрещал телефон, и я судорожно вцепилась в трубку.
Это был он, Вадим...
Так начались наши встречи, которые длились три года - таких счастливых, таких наполненных года, что только теперь, когда я сижу одна, обхватив руками голову, я понимаю по-настоящему, какими же они были наполненными и счастливыми, как все перевернули во мне.
***
Весь первый год мы изумлялись случайности нашей встречи. Нет, я изумлялась, Вадим же ласково, снисходительно изумление мое принимал. Лежа на его руке, прижавшись щекой к теплому родному плечу, обласканная, расцелованная - при всей своей насмешливости он был удивительно нежным, - я спрашивала с откровенностью женщины, уверенной, что ее любят:
– А ты не подумал, что я легкомысленная? Сразу дала телефон...
– Нет, не подумал.
– И я тебе сразу понравилась?
– Конечно.
– А ты мне?
Не открывая глаз, он, посмеиваясь, трепал мои волосы.
– Кто тебя знает... Может, ты меня пожалела?
– Да уж, - вздыхала я недоверчиво, потому что Вадим мог вызывать, как все мы, разные чувства, только не жалость.
Какие глупости мы несем, когда любим! Но глупости эти - музыка для влюбленных.
Конечно, он был женат и у него был сын - такой же, как Митька, только умнее, потому что не бросился как угорелый в загс в свои неполные девятнадцать. Вадим становился непроницаемым и холодным, когда я пыталась хоть что-то узнать о его жизни - той, другой, скрытой, запертой от меня. Как-то обронил, что жена давно не работает, хотя была хорошим химиком и подавала надежды. Я спросила, где учится сын, но услышала ледяное:
– А что?
– Ничего, - смутилась я и больше уже ни о чем не спрашивала.
Мы часто виделись - как уж он там устраивался, не знаю, - иногда он даже оставался у меня ночевать. Вот только праздники... Но в праздники приходили Митя с Галей, так что я была вроде как занята, а Вадим звонил в те дни по три, по четыре раза, понимая; чувствуя, как мне его не хватает! Никто, даже сын, не мог теперь его заменить.
– Ты что сейчас делаешь? А будешь делать? Завтра пойдем в кафе?
Похоже, он чувствовал себя виноватым.
Однажды дети вдруг не приехали, и мне стало как-то очень не по себе. Это они уже ссорились, начинали уже расходиться, только я ничего не знала.
– Что это голос у тебя такой?
– сразу спросил Вадим.
– Ты что, заболела?
– Нет.
– А где твои?
– Не приехали.
– Почему?
– Не знаю.
– Ну ладно, - медленно сказал он и повесил трубку.
Я уселась за чертежи - наша группа готовила новую разработку, - но все во мне жаждало его звонка.