Ах, уехал мой любимый
Шрифт:
– А ты пришёл чтобы чему-то помешать? – спросила я, всеми силами стараясь, чтобы тон вышел шутливым.
В присутствии Вани приходилось сохранять видимость дружеских отношений с Лёшей. Ведь для сына мы расстались «добрыми друзьями», которые просто перестали любить друг друга, но никогда не перестанут любить своего сына.
– Я пришёл чтобы побыть с сыном, - деловито заявил бывший муж и поставил Ваню на ноги рядом с собой. – Воскресенье – мой день, если ты забыла.
Вроде, он сказал это ртом и словами, но по ощущениям казалось,
– Ну, привет, Лёша, - с некоторой иронией выговорил его имя Матвей и встал слишком близко к моей спине, почти прижавшись к ней. Протянул распахнутую ладонь для приветствия и завис в ожидании, когда мой бывший ответ взаимностью и перестанет сверлить его взглядом застывших синих глаз.
– Ну, привет… как там тебя? – с некоторой брезгливостью в тоне пожал Козырскому руку.
Хороший мальчик. Как взрослый себя повёл. Оставлю для него на полке пирожок, чтобы заткнул им рот при необходимости. Моей необходимости.
– Матвей, - спокойно проговорил Козырский и отнял руку, когда их рукопожатие стало больше походить на армрестлинг.
Серьёзно? Игнатьев решил помериться тестостероном? Ну, удачи…
– А мы с Матвеем вот так здороваемся, - бодро произнес Ваня и сжал маленький кулачок. – Сделай кулак, папа.
– Кулак? – едкая усмешка. – С радостью.
– А теперь вот так стукнемся, - Ваня резко, но мягко ударил кулачком в кулак отца, но затем опомнился. – Но так я только с Матвеем делаю. Это наша… Что это такое, Матвей? – вскинул он взгляд на мужчину за моей спиной.
– Это только наша фишечка, старичок, - с теплотой в голосе ответил Матвей. Неожиданно на плечо легла увесистая ладонь и мягко сжала его.
– Фишечка, значит, - кивнул каким-то своим мыслям Игнатьев, впившись взглядом в руку на моем плече. – Ну-ну.
– Слушай, старичок, - обратился Козырский к Ване. – Пойдём-ка в кухню, чайник поставим, папку чаем напоим.
– Пойдём, - Ваня последовал за ним вприпрыжку. – И франшизу надо тоже из чайника горячей водой залить. Я уже в тарелку ее положил.
– Ого! – искренне удивился Матвей, чей голос становился всё дальше. – Научишь меня…
– А теперь говори зачем пришел на самом деле? – сразу перешла в наступление. Уперла руки в бока и вопросительно уставилась на бывшего.
– Воскресенье, - словно дуре напомнил Игнатьев. – Поиграть с сыном мне не запрещено.
– Что-то до этого четыре воскресенья подряд желанием поиграть с сыном ты не горел, - не веря, сузила глаза. – Что изменилось?
– Ваня – мой сын. Этого недостаточно для того, чтобы я сюда приходил? – вопросительно выгнул бровь.
– Раньше для тебя этого было недостаточно. Даже уговаривать приходилось, чтобы ты пришел. Поэтому повторяю вопрос: что изменилось, Игнатьев?
– Я должен знать, что за мужик живет в одной квартире
– Упыря отсюда я, как раз-таки, год назад выставила.
– Всё еще не остыла? Ревнуешь? – нахальная улыбка мелькнула в уголках его губ. – Признайся, Ань.
– Еще слово и остынешь ты. Прямо на холодном полу в подъезде, - с усилием подавила в себе желание съездить по его гладко выбритой роже тапком.
– И ещё, - оборвал меня Лёша, пряча руки в карманы брюк. Деловой тон мгновенно резанул по нервам. – Раз у тебя появился левый мужик и ты водишь его в нашу квартиру…
– Свою. И мои отношения с кем-либо тебя не касаются.
– Касаются. Пока этот кто-то трется рядом с моим сыном, да еще и без футболки, меня касаются любые твои отношения.
– Может, тебе еще предоставить его биографию и справку о прививках? – выпалила нервно. – А к своим шалашовкам ты тоже будешь справки прилагать? Ну, знаешь, мало ли, что ты от них можешь принести…
– По крайней мере, со своими, как ты выразилась, шалашовками я встречаюсь не на глазах у сына. И ни одну из них он ни разу не видел.
– И на том спасибо. Ещё что-то?
– Да. Ты меня перебила, я не договорил, - прочистил горло и снова напустил на себя вид сурового дядьки. – Раз у тебя появился мужик и настолько тесно трется рядом, что полураздетый гуляет по… твоей квартире, я хочу уменьшить сумму алиментов.
– Подожди-ка, подожди-ка, - вскинула руку и опустила взгляд, старательно выискивая что-то под ногами. Повертелась на месте, поподнимала ноги, но не находила искомого.
– Что ты там ищешь? – непонимающе спросил Лёша, откровенно теряя терпение.
– Да, вот… - вздохнула горестно. – Ищу куда твоя планка упала. А ты ею, похоже, только что пробил дно, Игнатьев.
– Смешно, - закивал он активно. – Вот только я не шучу, Литвинова, - выплюнул брезгливо мою фамилию, словно припоминая, что я так и не взяла когда-то его фамилию. – И кормить какого-то отморозка помимо сына я не собираюсь.
– Мне позвать этого, как ты говоришь, отморозка. Чтобы ты повторил ему это в глаза? А- то как-то некрасиво выходит.
– Зови кого хочешь, но над алиментами советую подумать.
– Это я тебе советую подумать и включить совесть, Игнатьев! – резко толкнула его в грудь и почти вжала в дверь. – Ты платишь алименты с официальной зарплаты. С официальной, Игнатьев. Напомнить тебе во сколько раз официальная зарплата ниже неофициальной? – шипела змеей, хотя хотелось кричать и царапать его надменную рожу. – И даешь ты эти деньги ни мне, ни кому-то еще, а своему сыну. Сыну, Игнатьев! Ты думаешь, отдаешь дохрена великую сумму? Да, чтобы купить Ване железную дорогу, о которой мы с тобой договаривались, я добавила в полтора раза больше, чем ты платишь ежемесячно. И ты считаешь, что на эти деньги можно содержать еще и моих любовников?