Ахэрээну
Шрифт:
— Тут не надо быть прозорливцем. Легко догадаться, если уж есть подозрение.
Тори-ай давно растворился в прошивке, складках и пряжке пояса, а Лиани все сидел и сидел у костра, у кострища уже — пламя, позабытое, скончалось от голода, лишь призраками остались рыжие отблески на углях.
Брат Унно выпутался из кустов, опустился на обгоревшую балку, сцепив пальцы рук.
— Это было важно?
— Да, важно.
Юноша поднял ветку; словно очнувшись, поворошил угли. Подбросил немного хвороста, и костер ожил, будто и не был мертвым. Совсем как
Потом, подобрав слова, рассказал кратко обо всем, что услышал сейчас. Брат Унно слушал, вытаращив глаза.
— Ну, молодой человек, я еще в прошлый раз удивлялся, теперь уж совсем … кто-то там на небе тебя от других отделил, а уж для какой надобности…
— Не для моей, — отозвался Лиани.
— Тогда нам обоим прямая дорога в монастырь, и бегом бежать, — потрясение даже многолетнюю привычку победило, впервые брат Унно сказал о себе прямо, против обычая.
— Я должен остаться здесь. Дождусь прихода наших… Из Срединной сюда доберутся через пару-тройку дней. Пока помогу раненым.
— Сдается недостойному брату, что у тебя другая судьба, — монах тронул пряжку пояса. — Что ты вышел уже за пределы обыденного. И не о войне говорю, увы, и она — обычное дело.
— Нет. Нет, хватит с меня.
— Сам знаешь — не хватит, — откликнулся брат Унно, подсаживаясь так, чтобы смотреть Лиани в лицо. — Недостойного брата именно сюда прислали, как ни крути. И не людская воля, — он указал пальцем в небо, потом по сторонам, — Можно, конечно, посидеть еще немного под елочкой, потом побрести к монастырю; если не разорили Эн-Хо, то счастье, а если нет его больше — погоревать и искать другой. С вещицей-то надо поступить как-нибудь по-разумному.
— Только я все равно не могу уйти. Я воин крепости, а не дезертир.
— С кем сейчас воевать? В крепости чужаков уже нет и не будет, тут некого защищать. Ты не с поля боя сбежал, и свой долг выполнил. Даже больше, как посмотрю.
— Ты понимаешь, что подумают о таком уходе? Словно я прячусь…
— А ты объясни причину тем, кто остался. Так честно, как можешь. А если дождешься отряда, опять начнешь разрываться, потому что велят быть здесь, и найдут тебе еще дело. Пока же начальников нет.
— Странный совет от человека, воспитанного среди обетов!
— Ради тебя стараюсь! — развел руками монах; снова позабыл, как должно ему говорить. — Ведь ты хочешь в Эн-Хо со мной, после всего, что узнал. Да и не только поэтому, а тут такой случай. Так ты идешь или остаешься?
Юноша не отвечал довольно долго, затем сказал:
— Я дождусь. Потом доберусь один.
— А если тебя не отпустят?
— Значит, моя судьба тут.
Монах только покачал головой.
**
Отряд из Срединной подошел, уже зная, что поздно. По дороге несколько раз встречали крестьян, которые несли пожитки в крепость, или погоняли лошадей, везущих поклажу. Из Сосновой уже никто не бежал; страха не осталось, теперь люди стремились помочь. Не из особой доброты даже — ведь спокойней, когда крепость цела. Пусть и не устояла сейчас, на нее надеялись по-прежнему.
Ворота
Асума поговорил с тем, кто стал тут за старшего.
Молодой совсем, и, чувствуется, что не из набранных недавно крестьян. Лицо парня было загорелым, но все равно он выглядел полупрозрачным, и двигался медленно, словно сквозь воду. И при этом умудрялся везде поспевать.
— Ты ранен?
— Придавило камнями при осыпи, — рукой провел над рубахой, не касаясь. Добавил:
— Господин командующий, вы не можете меня знать, но мне довелось уже вас видеть. Я работал в Срединной у оружейников…
— Вот как. И как же попал сюда?
— Господин Нара отправил меня с посланием, а младший офицер Амая взял помощником.
— Жаль его. Всех жаль. Но они заплатят…
Когда пришел Асума, командиров похоронили. Он одобрил место, выбранное здешними — невдалеке, на пригорке. Как и солдат Сосновой, как и врагов, их приняла земля, а не огонь; для войны это было делом обычным. Пока обошлись без памятника; поручение каменотесам дано, а до тех пор нет смысла устанавливать знак, и без того всем известно. Каждый теперь, выходя из ворот, невольно смотрел вправо; там, за деревьями и склоном невидимый, был невысокий, травой не поросший холм. А слева — другой, длинный и узкий, и памятного камня не делали для него. Одного — мало, а несколько — смысла нет. И так никто не забудет.
Лиани Айта обратился к Асуме вечером следующего дня, когда отряд прочно обосновался на развалинах крепости. Выглядел он спокойным, но глаза смотрели будто сквозь туман, силясь разгадать смутные образы. Он просил разрешения покинуть Сосновую.
— Господин командующий, работы здесь очень много, и все-таки я прошу. Отпустите, от меня все равно сейчас толку нет. Что мог, я рассказал. Но самого штурма не видел, тут без меня есть свидетели, если понадобится. И в проводники следопытам ни я, ни монах не годимся — не знаем этих мест.
— Куда ты хочешь идти?
— В монастырь Эн-Хо, там… моя девушка.
— Его уже могли разорить.
— Могли…
Подумав, Асума сказал:
— Ты был помощником младшего офицера. Для рядового оружейника это неплохая ступенька. Амая погиб, но я вижу, что ты сделал здесь, в разоренной Сосновой. Я приставлю тебя к одному из своих командиров, покажи себя — и поднимешься выше.
Парень мотнул головой. Даже не прикинул, как быть с тем, что ему предлагают, похоже.
— Если уйдешь, потеряешь эту возможность.