Ахэрээну
Шрифт:
Время тори-ай — ночь, но и в сумерках можно попасть в ловушку, соблазнившись теплым светом костра или окошками дружелюбного домика. Но этих, мужа и жену, девушка уже видела, а смена облика им неподвластна. Слабое утешение, да… И они — не единственная опасность в горах. Говорят, по ущельям бродят души погибших, а в чащобах таится нечисть, сбивающая с пути и лишающая разума. Даже бывалые охотники не ходят по этим горам без амулетов.
Амулет было проще всего попросить у монахов, но вдруг всё поймут и не пустят ее? Нет, под замок никто не посадит, а вот переубедить —
Пришлось поспрашивать пришлых жителей Эн-Хо, у одного из крестьян оказалась вещица — знать бы, так ли хороша, как кругляшок из священного кедра?
Амулет стоил немало, а денег у Нээле не было. Отдала чудом уцелевшее из прежней жизни — шелковый пояс с двумя летящими ласточками, свою же работу. С грустью погладила яркую вышивку, может, последнюю.
Поколебавшись, стащила с монастырской кухни пару лепешек, несколько подвявших шариков репы, орехов, мешочек проса, раздобыла огниво. Собиралась как могла основательно, в холщовый заплечный мешок к припасам сунула одеяло, взяла и деревянную флягу, водой наполнила. Мешок с непривычки казался тяжелым. Но хватит уже убегать ни к чему не готовой, с пустыми руками. Хотя… тогда ночью в холмах при ней была шкатулка с драгоценностями. Только добра не принесла.
Решила уйти на рассвете, по ночи было слишком страшно, успеет еще набояться. Больше чем на сутки отстанет от Лиани и брата Унно, а уж они-то идут быстрее и знают, куда.
Побродила по дворикам, прощаясь с каменными изваяниями, подле которых так подолгу стояла, глянула и на роспись, для которой помогала готовить краски. Роспись не изменилась, а изваяния глядели скорбно, лик же одной из Опор выражал явственное презрение. На всякий случай Нээле положила цветов рядом со всеми Опорами.
— Что, сестренка, как в воду опущенная? — спрашивали ее беженцы, а монахам, к счастью, пока не было дела до Нээле, они молились за успех безжалостного своего дела.
Полночи и она читала молитвы дрожащими и словно заледеневшими губами, потом задремала тревожно — боялась проспать рассвет. Потом, вздрагивая от медных раскатов гонга, таилась за телегой, боясь, что вот-вот людьми заполнится двор, теребила тянувшую плечо лямку мешка. И, наконец, выскользнула из ворот, только брат-привратник отвлекся.
**
Ветер свистел в ущелье, наслаждался возможностью скользнуть в любой прогал между камнями или стволами сосен, искривленных от постоянного тока воздуха.
— Говорят, здесь жили когда-то три брата, — напевно завел монах, шевеля жаркие угли, — у него находилось по легенде на каждый валун. — И младший прежде старших нашел себе невесту, редкостную красавицу. Старшие похитили ее, но она сбежала и превратилась в каменный столб, а несчастный жених стал ветром, и безуспешно пытается ее оживить. Потому-то здесь всегда ветрено и слышатся звуки плача…
Ястреб скользнул вдоль склона, заметив какую-то добычу. Лиани проводил пернатого хищника глазами. Как ему тут живется, в неспокойной воздушной реке?
— У тебя была песня про ястреба, — сказал монах. —
— Тут ветер уместней, чем голос человека. Да и компания у нас подобралась не для песен.
Непонятно было, сколько еще придется идти. Пока двигались на Сосновую, но тори-ай не был уверен, вправду ли его жена в крепости или все же где-то рядом. Он мог и обмануть — тогда, выждав момент, супруги бы соединились и попытались убить путников. Нежить сейчас была опасней, чем Энори, тот не знает о планах охотников. Решит — просто люди идут, ненароком подобрали опасную вещь.
Лиани хотелось идти быстрее, много быстрее, пока все снова не поменялось; он торопил монаха, но тот не хотел ошибиться и пропустить знак. И потому — а может, просто из любопытства, — вызывал нежить из пояса слишком часто: уже довольно голодную, да еще разговаривал с ней.
Вчера на закате — давно не было такого красного неба, оно просто полыхало над черными иглами сосен, наводя на мрачные мысли — монах спросил тори-ай:
— А когда ты сыт и доволен, видишь ли сны?
— Иногда.
— Что-то из прошлого, или…
— Прошлое умерло.
Тори-ай молчал и смотрел на него мрачно. Наверное, он жалеет, что даже во сне не может увидеть свою жену, какой она была раньше, подумал молодой человек. Жалости не ощутил — но стало еще муторней на душе, словно заглянул в глубокий черный колодец, полный ледяной стоячей воды, тумана и тины.
Лиани каждый раз удивлялся, зачем нежить вообще отвечает… но, видно, брат Унно мог разговорить и замшелый валун.
Удивительный все же человек был этот монах. Какому нормальному… прости, Сущий. То есть разумней вызывать нежить из пояса на четверть часа пару раз в сутки, чтобы дорогу указывал, но не общаться же с ним. А брат Унно еще и Лиани пытался втянуть в разговор на троих, будто приятелей у костерка собрал. Поистине, понять мысли посвященных братьев нельзя, они слишком уж велики.
Что до нежити, раньше Лиани, верно, тоже бы проявлял любопытство. Но теперь не мог. Это существо отказалось от жизни, чтобы стать убийцей. А на смерти он уже насмотрелся.
Ястреб вынырнул из-под мохнатых игольчатых лап, никого не поймав. Он выглядел разочарованным.
— Я все же боюсь, мы просто теряем время, — сказал молодой человек, следивший за птицей. — Женщина и вправду может быть где-то неподалеку, я верю в его чутье, но Энори… тори-ай надо найти жену, вот и все. А потом они вдвоем на нас набросятся.
— Некие беженцы рассказали о странных смертях в войске генерала, еще когда тот стоял у крепости Трех Дочерей, — ответил монах. — Похоже на наших зубастых друзей. Но дело в том, что тори-ай не выносят толпу, и не стали бы сами охотиться посреди войска. Разве что отлавливать припоздавших одиночек. Если Энори был там и велел это делать… он же привел отряд, его знали рухэй. И теперь следы его и ее оказываются возле Сосновой! Многовато для простого вымысла и совпадений. А что мало способных вызвать душу из небытия, тебе уже объясняли.