Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь
Шрифт:
Глава XVII Россия, Санкт-Петербург – Абиссиния, Харрар, 1913 г.
Между берегом буйного Красного моря
И Суданским таинственным лесом видна,
Разметавшись среди четырех плоскогорий,
С отдыхающей львицею схожа, страна.
Н. Гумилев
Комнату заливал яркий солнечный свет, за окном радостно щебетали птицы, а прохожие, обрадовавшиеся редкому для весеннего Петербурга теплу, были одеты почти по-летнему, но Николай трясся от холода и все плотнее заворачивался в толстое ватное одеяло. Нет, здесь, в России, он не сможет согреться, здесь все еще слишком сильный
Лучи, прорвавшиеся в комнату сквозь окно, были слишком яркими. Они слепили глаза, даже когда Гумилев опускал веки. Он попробовал отвернуться к стене, но солнечный свет отражался от нее и все равно причинял его измученным глазам нестерпимую боль. Тогда Николай натянул на голову край одеяла. Стало душно, но глаза перестали болеть, и он решил, что лучше полежит немного так. Может быть, если он не будет высовываться из-под одеяла, ему даже удастся согреться?
Он с наслаждением закрыл глаза и попытался хоть чуть-чуть расслабиться. Дышать под одеялом становилось все труднее, голова сделалась еще более тяжелой, звуки с улицы, с трудом доносившиеся до него через толстый слой ваты, постепенно затихали… Вскоре Николаю уже казалось, что он находится не у себя дома, а медленно плывет в лодке по Нилу – как три года назад, во время своего второго путешествия в Африку. Или в трюме корабля, как это было в самый первый раз…
Какой-то громкий стук, почти грохот, вырвал Николая из спокойного сна, в который он уже начал проваливаться, и вернул его в реальность – в солнечный апрельский день накануне отъезда в Абиссинию. Гумилев открыл глаза, осторожно перевернулся на другой бок и выглянул из-под одеяла. Перед ним стояла склонившаяся над его кроватью Анна. Звук, разбудивший его, был всего лишь легким стуком двери, когда она вошла в комнату.
– Коля, как ты? – заботливо спросила молодая женщина. На ее лице явно читались и беспокойство за него, и раздражение его упрямством.
– Ничего, – хриплым голосом отозвался Гумилев. – Не волнуйся, прошу тебя, мне уже лучше. Я сегодня высплюсь как следует и утром буду здоров. Вот увидишь!
Анна прижала руку к его лбу и сокрушенно покачала головой:
– Ты весь горишь. Отложи поездку, тебе нельзя никуда ехать в таком состоянии. Тебе даже с кровати вставать нельзя!
– Глупости, у меня уже были такие приступы, я знаю, что завтра все пройдет, – проворчал в ответ Николай и снова натянул на себя одеяло. – Дай мне выспаться, и все будет хорошо!
Ему показалось, что Анна что-то сказала в ответ, но он не расслышал ее слов. До него донесся лишь уже знакомый стук двери, и он понял, что жена вышла из комнаты. Поверила его словам или просто поняла, что спорить с ним бесполезно? Об этом Николай мог только догадываться. Утешало его лишь то, что он в общем-то сказал Анне правду. Это был далеко не первый приступ лихорадки, который ему пришлось пережить с тех пор, как он начал ездить в Африку, и длились эти приступы всегда только одну ночь. Утром жар у него действительно спадет. Проблема лишь в том, что на следующий день после болезни он всегда чувствовал ужасную слабость. И длилось это состояние в лучшем случае еще день или два. Так что утром ему стало бы не намного легче, и отправляться в путь в таком состоянии все равно довольно опасно. Но не мог же он сказать об этом Анне! Она снова стала бы убеждать его отложить отъезд, чтобы набраться сил, наверное, даже потребовала бы этого, но он никак не мог с этим согласиться, завтра утром он просто обязан выехать из столицы.
Оставалось одно – все-таки постараться заснуть и проспать как можно дольше. Если Анна не надумает снова разбудить его, чтобы отговорить от поездки,
Его желание исполнилось: Анна больше не приходила к нему и не пыталась его разбудить. Должно быть, сама крепко уснула, устав от домашних дел и от попыток уложить в кровать маленького Леву. Но Николай спал в эту ночь все-таки беспокойно, часто просыпаясь и с испугом думая, что уже утро и ему надо срочно вставать и собираться в дорогу. Но потом оказывалось, что за окном все еще темно, а до утра далеко, и Николай, облегченно вздыхая, снова закрывал глаза, радуясь возможности хоть немного отсрочить такое тяжелое дело, как вставание с кровати и сборы в дорогу.
В конце концов, проснувшись в очередной раз, Гумилев обнаружил, что в комнате стало светлее, а небо за слегка раздвинутыми занавесками уже не черное, а светло-серое. Его покой подходил к концу. И при мысли о том, что уже совсем скоро придется вылезти из-под теплого одеяла в холодный враждебный мир, Николай бессильно заскрипел зубами. В ту минуту ему казалось, что он отдал бы все на свете, лишь бы получить возможность пролежать в постели еще сутки!
Однако он мог позволить себе погреться под одеялом еще час. Заснуть больше не удалось, и он просто лежал, не шевелясь и стараясь как можно сильнее насладиться этой неподвижностью и теплом. А потом часы в соседней комнате пробили семь утра, и Николай медленно сел на кровати, протирая глаза и пытаясь понять, очень ли плохо или, в целом, терпимо он себя чувствует. Голова была тяжелой, но, к счастью, не кружилась, да и слабость во всем теле оказалась не такой уж сильной. Бывало и гораздо хуже!
За дверью послышались легкие, едва различимые шаги – если бы не заскрипевшая половица, молодой человек, возможно, не обратил бы на них внимания. Анна приблизилась к двери, остановилась возле нее и несколько секунд стояла, не двигаясь, видимо, прислушивалась к тому, что происходило в спальне Николая, а может, размышляла – выполнять оставленное мужем требование обязательно разбудить его или оставить его спящим, предотвратив, таким образом, слишком опасную поездку… Но Гумилев не стал дожидаться, когда жена сделает выбор, и сам, не без усилия поднявшись с кровати, осторожно приоткрыл дверь спальни.
На пороге действительно стояла Анна – растерянная, раздосадованная и даже слегка испуганная. Увидев заспанного бледного мужа, она, тихо ахнув, отступила назад.
– Здравствуй, – вымученно улыбнулся ей Николай. – Все хорошо, мне уже гораздо лучше! Сейчас поем, чаю крепкого выпью, и вообще все замечательно будет!
Анна посмотрела на него недоверчивым взглядом, но спорить не стала. Гумилев не сомневался, что больше всего на свете она сейчас хотела бы удержать его дома, и был благодарен ей за молчание. Ведь ему все равно пришлось бы уехать, и он своим упрямством лишь еще сильнее обидел бы ее. Правда, она, судя по всему, и так уже была на него обижена, потому что в ответ только молча кивнула и, не сказав ни слова, ушла в столовую.
Завтракали они тоже в полном молчании. Анна то и дело замирала и прислушивалась к тому, что делалось в ее комнате: не проснулся ли Лева? Затем она на цыпочках ушла к себе и, пока Николай собирался в дорогу, ни разу даже не выглянула из своей спальни. Гумилев старался не слишком спешить, оттягивал момент ухода до последнего, надеясь, что жена все-таки выйдет его проводить, и они расстанутся без обид друг на друга, но дверь, за которой она скрылась, оставалась закрытой, и оттуда не доносилось ни звука. В конце концов, боясь опоздать на поезд, Николай сам осторожно открыл дверь.