Аховмедская святыня
Шрифт:
— В чинопочитании нет ничего предосудительного. К слову, хочет ли человек выслужиться или действительно уважает того, кто над ним стоит. Это, знаете ли, еще не преступление.
— Прошу прощения за свою несдержанность, — пришел в себя полицмейстер. — Я не имел право так говорить о моем… коллеге. Скажите лучше, — постарался перевести он разговор в другое русло, — у вас есть какие-нибудь мысли, как найти этого Черного?
— Пока никаких, — признался Меркулов, — нужно хорошенько подумать и изучить найденное, прежде чем
— Так, да не так, — покачал головой полицмейстер. — Не человек он, да и не прочий.
— Что вы хотите сказать?
— Есть у Истоминых помимо дара внушать отвагу и оборотная сторона. Через нее мой дед в одиночку плененный из самого Майдара сбежал и до Мглина добрался.
— Ваше высокородие, не томите.
— Постараюсь вкратце. Я говорил вам, что на существ, людей или прочих, без всякой разницы, но дружественно настроенных, а это самое важное, магия действует воодушевляюще. На врагов же, напротив…
— Удручающим действием?
— Именно, вроде апатии. Только все очень сложно. Число существ, на которых Истомин воздействует положительным или отрицательным образом, всегда не должно превышать определенного количества.
— И каково же ваше число?
— Девятнадцать, — признался Истомин. — А вот теперь подумайте. Всего в штурмовой группе было семь филеров, плюс вы и орчук. Всего получается девять. Те, что под окнами, не в счет. Магия действует лишь на тех, кого я вижу.
— Понимаю, — забарабанил Меркулов пальцами по рукояти трости, — магия должна была подействовать на Черного негативным образом.
— Но не подействовала, — чуть ли не шепотом подтвердил Николай Соломонович.
— Тогда действительно странно, — впервые признался Витольд Львович в своей беспомощности. — Кто же тогда Черный?
— А что тут понимать. Этот Черный не человек и не прочий… он нечто.
Черный плащ с шуршанием коснулся стены. Увидел бы кто со стороны — рассмеялся, вот учудил блаженный. Полез за чужим добром в полицмейстерство, таких воров преглупых даже среди транкльванийцев нет, а уж последние умом точно не хвастаются. То, что это тать, сразу ясно. Кто еще через окно влезть пытается?
Только никто не рассмеялся, не удивился и не закричал. Выждал незнакомец удачный момент, когда в Столешниковом переулке ни души не было, да бросился, будто заправский циркач, наверх карабкаться по водосточной трубе. Правда, было видно, что сил у него немного, чуть не сорвался окаянный несколько раз. Уже наверху он не без труда влез в распахнутое окно и тут же задернул его плотной шторой.
Хорошо, что не проходил мимо никто, иначе бы непременно услышали сердитый голос, по всей видимости, хозяина комнаты или кабинета.
— Ты какого черта здесь?! — И уже тише, вдруг поняв, что их могут услышать. — Чего здесь делаешь?
Черный
— Мне некуда идти. Они сейчас у меня.
— Я же тебя предупреждал!
— Слишком мало времени, я не успел все уничтожить! Не успел собрать вещи!
— Бестолочь, все ведь сделал, чтобы ты ушел… Ладно, что теперь?
— Надо залатать раны, в меня немного попали.
— Твой хозяин говорил, что тебя нельзя убить.
— Каждого можно убить, если знать как, — спокойно ответил Черный, — но можете быть покойны, сердце они не задели. Оно слишком хорошо защищено. Все же для полной поправки необходимо время.
— Время, время, его как раз и нет. Меркулов точно по пятам за тобой идет.
— У него нет ниточек ко мне. Пусть он знает, кто убил Логофета и ограбил музей, но на этом все.
— С этого пса станется. Недооценивал я его, не думал, что так ловок окажется.
— Дайте пару дней, я смогу пробраться к нему ночью и…
— Черт тебя дери, как ты не поймешь, нужен он. С этой святыней тут такая заваруха началась, не получится теперь сухим из воды выйти. А эдакий козел отпущения всегда под рукой должен быть. Подумай только, сын изменника, без году неделя в полицмейстерстве, оказывается замешан в таком громком деле. Никто и носом не поведет, тем более друзей у Меркулова нет почти.
— Аристов, — вымолвил одно слово Черный.
— Что Аристов?
— Вы его подставили. Вряд ли он питает к вам нежные чувства.
— А что мальчишка видел? Ничего. Дело свое он сделал. Будет упрямствовать, себе хуже сделает. Аристов не допустит, чтобы все открылось.
— Одно но, когда Меркулова схватят, то великий князь будет допытываться у него, где на самом деле святыня, — при этих словах Черный засунул палец пониже груди, нащупывая в себе дырку.
— Это дело не одного дня. Понятно, что первое время он будет отпираться, но кто в то поверит? Подумают лишь о его злокозненности. Представляешь, что с Витольдишкой газеты сделают? Они такого Асмодея из него раздуют, любо-дорого посмотреть. А я уж напоследок тому поспособствую. Думаю, на днях уже надобно обставлять дело с Меркуловым, слишком, каналья, далеко залез. Ну что молчишь, дубина, думаешь рискованно все это?
— Мне надобно лишь получить святыню и переправить ее хозяину.
— Вот именно что. А на мое благополучие тебе плевать, потому я ее и не отдаю. Почитай, сейчас все на карту поставил: жизнь, карьеру, дальнейшее свое будущее.
— Вам за то платят, причем очень хорошо.
— Не твоего ума дело, как мне платят, олух. Тебе наказали способствовать, ты и помогай, а не мудрствуй. Вон до чего дошло, среди бела дня ко мне заявился.
— Мне некуда идти. Нужно укрытие, — только и сказал Черный.