«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!». «Сталинский сокол» № 1
Шрифт:
– А ты, Труд, что ж так плохо смотрел, что не связал боем «мессершмиттов»?
– Смотрел, товарищ гвардии майор, но не смог. Много их было…
– Эх ты, слабак!
Оценка «слабак» из уст Покрышкина была самой что ни есть уничтожающей критикой, и Труд чуть не заплакал от досады на себя.
«Не может быть, чтобы Голубев пропал, – думал Александр по дороге на КП. – Он обязательно вернется, такой летчик не может пропасть. Это надо же – сознательно подставил свою машину под удар немецких истребителей. Можно сказать, грудью прикрыл своего командира! Ну, Жора!
Проходя мимо второй эскадрильи, он обратил внимание на группу летчиков, собравшихся вокруг Речкалова. Они тоже только что вышли из боя.
– Ну как дела, кубанский казак? – спросил Покрышкин у Олиференко. «Казаком» его окрестили в полку сразу после прихода на Кубань. Расстроенный парень даже не замечал, что к нему обращается помощник командира полка. Забыв от досады, что в таких случаях он обязан по форме доложить о результатах вылета, Олиференко сорвал с головы шлемофон и швырнул его на землю у своих ног.
– Плохо, товарищ гвардии майор! Никчемный из меня получился истребитель. Одним словом, слабак!
– В чем дело? Объясни толком.
– В том-то и дело, товарищ гвардии майор, что толку во мне никакого. Подкрался к «фоккеру», стрелял, стрелял, а толку никакого. Он себе летит дальше, и все!
– И даже спасибо не говорит! – вставил Речкалов.
Летчики дружно засмеялись. Улыбнулся и Покрышкин.
– А ты понял, почему его не сбил?
– Потому, что не попал.
– А почему не попал?
Олиференко озадаченно молчал, притихли и остальные.
– С какого расстояния начал стрелять?
– Метров с двухсот, как положено по инструкции.
Покрышкин отошел в сторонку, выбрал место почище, взял палочку и, рисуя на земле схему, подробно объяснил, как расходится пучок пуль и снарядов при стрельбе в воздухе.
– А ты подойди к «мессеру» поближе, ударь по нему, скажем, метров со ста и тогда не будешь в отчаянии бросать шлемофон на землю. Правда, для того, чтобы подойти к противнику на такое расстояние, надо иметь выдержку, волю, наконец, просто злость на врага! Понял?
– Понял, товарищ гвардии майор!
Посмотрев на расстроенного Олиференко, Саша положил ему руку на плечо и сказал:
– Ты это, особенно не горюй. У меня тоже раньше были такие ошибки: стрелял по инструкции. Впереди еще много боев. Еще не одного фашиста отправишь с небес на землю.
Повернулся и пошел на КП. Этот Олиференко ему определенно нравился. Человек оставил тихую, безопасную должность командира эскадрильи связи при штабе армии и пошел в полк рядовым летчиком-истребителем. А ведь у него на Кубани осталась семья, родители. Не хочет он отсиживаться на теплом месте, хочет добиться заслуженной славы фронтовика, стать асом. И такой своего обязательно добьется.
Среди дня из разведки вернулся командир звена лейтенант Цветков. Вернулся один, без ведомого, Славы Березкина.
Докладывал Цветков командиру полка Исаеву, Покрышкин стоял рядом.
Оказалось, что на обратном пути они встретили «раму» – «Фокке-Вульф-189», которую прикрывали четыре «мессера». Цветков завязал с ними бой, а Березкину приказал
Сам Цветков, отбиваясь от «мессершмиттов», одного подбил.
В полку все переживали по поводу гибели Березкина, которого любили за добрый нрав. Летчики считали, что он пошел на таран, потому что его, человека честного и смелого, мучила совесть, что он до сих пор не сбил ни одного самолета. Однако напрасны были эти переживания. В тот же день, вечером, позвонили из штаба наземной части и сообщили, что лейтенант Березкин жив, но ранен, поэтому отправлен в санчасть. Ветер оказался попутным и помог ему спланировать на нашу территорию. Костя Сухов от этой радостной вести даже прослезился.
Меж тем наступление наших войск развивалось успешно. Кавалеристы генерала Кириченко вышли в тыл врага и повернули своим левым крылом на Мариуполь. Летая на прикрытие наземных войск, летчики наблюдали радовавшую глаз картину: советские танки, самоходные установки, пехота и кавалерия лавиной катились по дорогам и полям Приазовья на запад, очищая советскую землю от ненавистного врага.
В один из дней Покрышкина с утра неожиданно вызвали в штаб Южного фронта. Он полагал, что ему хотят дать какое-то важное задание, но оказалось, что повод совсем другой. Командующий фронтом генерал-полковник Толбухин вручил ему вторую Золотую Звезду Героя Советского Союза.
В волнующие минуты торжественного награждения Саша почему-то сразу вспомнил Степана Супруна, выдающегося довоенного летчика-испытателя, который первым в него поверил и тогда, во время их совместного времяпрепровождения в доме отдыха в Хосте, убедил его, что у него бойцовский характер и что он обязательно станет летчиком-истребителем. Находясь в шеренге награжденных, Александр ощущал себя невероятно счастливым от осознания, что его заветная мечта сбылась – он стал настоящим летчиком-истребителем, асом, признанным всей страной, десятым по счету дважды Героем страны. Ему очень хотелось, чтобы об этом поскорее узнали Мария и его родные в Новосибирске.
Надо было что-то сказать. Волнуясь, вышел он из строя и, обернувшись лицом к шеренге награжденных, стал внимательно всматриваться в их суровые лица. От их одобрительных улыбок сразу стало легко на сердце, и его слова, сказанные от души, были ясными и всем понятными.
В полк он вернулся под вечер. Еще с воздуха заметил, что на КП собрался народ. Поставив машину в капонир, он тоже заторопился к месту сбора. Саша еще только приближался, а из толпы уже выбрался улыбающийся Голубев и бросился к нему навстречу. Следом за ним показался перевязанный бинтами Березкин. Едва они пожали друг другу руки, как подбежал Костя Сухов и, сверкая черными глазами, возбужденно затараторил: