Ахульго
Шрифт:
В числе раненых под Буртунаем оказался и Сурхай. Пуля пробила папаху и задела голову. Его сочли убитым, но когда Султанбек взвалил его на плечи и принес в Буртунай, местный лекарь обнаружил, что Сурхай еще вполне жив и что полученная им контузия куда опаснее самой раны. Сурхая положили на повозку вместе с остальными ранеными и отправили в аул Алмак, которого военные действия еще не коснулись. Оттуда его должны были переправить в Анди. С раненым наибом отправились два его мюрида, которые вели в поводу коня Сурхая. Но Шамиль не успел далеко уйти, как Сурхай нагнал его с таким
– Имам! – кричал Сурхай, пришпоривая своего коня там, где и пешие ходили с осторожностью.
– Сурхай! – обрадовался Шамиль.
– Что-то быстро ты выздоровел.
– Слегка только задело, – бодрился Сурхай.
– По дороге заживет.
– Дай Аллах, – сказал Шамиль.
– Что бы я без тебя делал?
Шамиль оглянулся на мюридов, сопровождавших Сурхая, и те отвели глаза. Они знали, каких усилий стоило Сурхаю преодолеть этот небольшой путь. Но, придя в себя после контузии, он первым делом потребовал своего коня и свое знамя. Конь был, но знамя осталось у его помощника, командовавшего теперь воинами Сурхая. «Наиб без знамени – не наиб», – объявил тогда Сурхай и велел двигаться за Шамилем. Свое ранение он считал всего лишь досадной случайностью.
Шамиль видел, что Сурхай бледен и храбрится из последних сил. И, как только они достигли пологого места, велел сделать привал.
– Надо дать людям отдохнуть, – сказал Шамиль, – и напоить коней.
Воины спешились и расседлали коней, которым тоже был нужен отдых. Затем разожгли костры, чтобы приготовить еду. Люди не ели уже второй день, перебиваясь комками толокна, да и раненых, которых в отряде было немало, пора было как следует накормить.
Запасливый Юнус достал из вьюков сыр, муку и сушеное мясо. Пока варилась солонина, Султанбек приготовил тесто, нарезал его на куски и бросил в котел, чтобы получился хинкал.
Шамиль прилег у костра, размышляя над тем, что произошло. Тактика Граббе теперь была ему понятна, тот бросался на все, что ему не нравилось или казалось подозрительным. Генерал был так уверен в своих силах, что сметал все, что оказывалось на его пути. Фланговые атаки горцев могли его задержать, но не могли остановить. Однако, метаясь в разные стороны, Граббе терял время и нес потери. Драться с ним в отрытую было бессмысленно. Замысел Шамиля, заключавшийся в том, чтобы направлять отряд Граббе по самым трудным дорогам, беспрерывно тревожить набегами, а затем встречать на хорошо укрепленных позициях, себя оправдывал. Уходя из Буртуная, Шамиль оставил неподалеку Али-бека. Наиб и его мюриды должен были сбить Граббе с толку. Им отводилась роль хвоста отрядов Шамиля, якобы спешно отступающих по крутому подъему к высокому перевалу через хребет Салатау.
Перекусив и немного передохнув, горцы уже готовы были двинуться дальше, но оказалось, что Сурхай уснул, утомленный раной и трудным переходом.
– Не будите, – велел Шамиль, хотя и понимал, что им следует торопиться.
Шамиль чувствовал, что Граббе не станет долго отдыхать, а ринется в погоню, как гончая, почуявшая добычу.
Люди ждали, не желая беспокоить Сурхая. Но вдруг, будто понимая, что происходит,
– Едем, едем – отозвался Сурхай, приподнимаясь на бурке.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Шамиль.
– А что случилось? – искренне удивился Сурхай, будто забыв про свою рану.
– Почему мы здесь? Нам давно пора быть в Аргвани!
Шамиль только покачал головой и велел отряду трогаться дальше.
Едва они выбрались из ущелья и начали подниматься к перевалу, их глазам предстала печальная картина. Сотни семейств тянулись в гору, унося своих детей и пожитки. Здесь были беженцы из Буртуная, Гертмы, Гуни и других сел, оказавшихся на пути Граббе.
Усталые волы тащили тяжелые арбы, на которых сидели женщины с грудными младенцами и старухи, вцепившиеся в узлы со своим скарбом. Тут же лежали больные и раненые. Большинство женщин шло пешком, держа за руки детей постарше. Некоторые несли привязанные к спине колыбели с младенцами. Мальчишки гнали овец и коров, которых удалось увести из оставленных сел.
Рев скота, скрежет колес и детский плач сливались в невыносимый гул. Но мужчины старались его не замечать. Им нужно было расчищать дорогу и подталкивать арбы, с которыми не справлялись волы. Кроме того, приходилось держать оцепление, чтобы не наткнуться на неприятеля.
– Будь проклята эта война! – причитали женщины.
– Чтоб у этого генерала усы повылазили!
– Чтоб руки у него отсохли!
– Да съест ржавчина его оружие!
– Да сгорит дом его отца!
Со всех сторон подходили группы ополченцев, горящих желанием сразиться с Граббе хотя бы у Аргвани. И все вместе это напоминало бурную реку, текущую вспять.
Когда Шамиль со своими воинами догнал беженцев, люди остановились, глядя на своего имама. Затем его окружили мужчины, призывая занять оборону на перевале, а ополченцы, еще не вступавшие в битву, жаждали немедленно броситься на неприятеля.
– Нельзя пускать их за перевал! – кричали горцы.
– Пойдем и отобьем наши аулы!
– Мы их не боимся!
– Лучше погибнуть, чем так бежать!
– С каких это пор, Шамиль, твои мюриды, твои львы, стали трусами?
– Их-то дома, наверное, целы?
– Надо драться, имам!
Шамиль понимал, что каждый был по-своему прав, но была и одна, общая беда, которую невозможно было отвести поодиночке.
– Послушайте, люди! – поднял руку Шамиль.
Толпа смолкла, и даже женщины прикрывали рты плачущим детям, чтобы услышать слова Шамиля.
– Если вы признаете меня своим имамом, то должны верить мне, – громко сказал Шамиль.
– Среди моих воинов нет ни одного, чья семья пострадала бы меньше ваших. И они пришли к вам на помощь, когда вы их призвали. Не я начал эту войну, но я много раз пытался ее закончить. Генерал хочет решить дело силой, но нет на свете силы, которая может покорить свободных людей.
– Правильно! – потряс посохом старик.
– А дома мы построим новые, когда победим этого проклятого генерала!
– Как же мы его победим, если он такой сильный? – усомнился другой старик.