Ахульго
Шрифт:
Шамиль со своими людьми пытался добраться до этих орудий, чтобы сбросить их с горы, но где бы они ни появлялись из подземных лабиринтов, на них тут же бросались солдаты, занявшие уже всю гору. От схватки к схватке у Шамиля оставалось все меньше людей. Среди погибших был и дядя Шамиля Бартихан. Наконец, сопротивление стало и вовсе невозможным, и сподвижники уговаривали Шамиля укрыться в пещере. Но Шамиль отказывался, желая встретить смерть на Ахульго.
– Как же мы потом будем сражаться без имама? – вопрошал Султанбек.
– Выберете другого, – сказал Шамиль, – который будет лучше меня.
– Лучше тебя не будет, – глухо произнес Султанбек.
Шамиль через силу улыбнулся и заговорил, будто прощаясь со своими сподвижниками:
–
Тогда один из мюридов, унцукулец Тагир, упрекнул Шамиля:
– Смерти твоей обрадуются враги и вероотступники наши. Шариат же и ислам от нее не выиграют. Не лучше ли поберечь себя для более богоугодного дела?
Шамиль не отвечал. Тогда Ахбердилав сделал остальным знак, давая понять, что нужно хотя бы даже силой заставить имама покинуть подземелье и спуститься в пещеру. Но Шамиль согласился только тогда, когда был завален вход в келью, где хранилась его библиотека.
Омар-хаджи еще пытался защищать Старое Ахульго. Окруженные горцы засели в развалинах, укрылись в подземных ходах и продолжали сражаться. Битва и здесь распалась на множество ожесточенных рукопашных сражений, когда солдаты хотели поскорее покончить с этим ужасом, а горцы не желали сдаваться.
Милютин потом записал в своем дневнике:
«К двум часам пополудни на обеих вершинах Ахульго развевались наши знамена. Однако дело не совсем еще было кончено. Тут только начинался упорный, одиночный бой, продолжавшийся целую неделю, с 22-го по 29-е число. Каждую саклю, каждую пещеру войска должны были брать оружием. Горцы, несмотря на гибель, ни за что не хотели сдаваться и защищались с исступлением: женщины и дети, с каменьями или кинжалами в руках, бросались на штыки или в отчаянии кидались в пропасть на верную смерть. Трудно изобразить все сцены этого ужасного, фанатического боя: матери своими собственными руками убивала детей, чтобы только не доставались они нашим войскам; целые семейства погибали под развалинами саклей. Некоторые из мюридов, изнемогая от ран, и тут еще хотели дорого продать свою жизнь: отдавая уже оружие, они коварно наносили смерть тому, кто хотел принять его. Неимоверных трудов стоило выгнать неприятеля из пещер, находившихся в отвесном обрыве над берегом Койсу. Приходилось спускать туда солдат на веревках. В плен взято было до 900 человек, большею частью женщин, детей и стариков; и те, несмотря на свое изнурение и раны, еще в плену покушались на самые отчаянные предприятия. Некоторые из них, собрав последние силы свои, выхватывали штыки у часовых и бросались на них, предпочитая смерть унизительному плену. Эти порывы исступления составляли резкую противоположность с твердостью стоическою некоторых других мюридов; плачь и стон детей, страдания физические больных и раненых дополняли печальную сцену.
Пока одни войска осматривали и очищали последние убежища горцев, другие заняты были разрушением взятых укреплений. Некоторые части их, в том числе и Сурхаева башня, были взорваны порохом».
Командиры поздравляли друг друга со взятием Ахульго, будто ища подтверждения, что это, наконец, случилось. И только Граббе не мог насладиться победой сполна. Он принимал рапорты, отдавал необходимые распоряжения, ходил смотреть на убитых мюридов, на пленных, но его терзала мысль о том, что среди них не было Шамиля.
– Ищите! – требовал Граббе.
– Достаньте мне его живым или мертвым!
Пулло докладывал, что на Ахульго не оставалось уже ни одного горца, но самого Шамиля нигде не находили.
–
– И Ахбердилава нет, и Юнуса – парламентера.
– Многих нет! Самые опасные ушли!
– Распилить бы это проклятое Ахульго!
Граббе непременно уничтожил бы Ахульго с его тайнами и его славой, но это было выше его сил.
– Пусть посмотрят еще раз, – требовали ханы.
– Не мог же он по небу уйти.
Но солдаты полагали, что очень даже мог. И все же вновь принялись осматривать все уголки Ахульго, все укрытия, которые еще не были взорваны. Но теперь их подталкивало не столько приказание начальства, сколько пронесшийся слух о том, что где-то на Ахульго спрятаны несметные сокровища Шамиля. В подтверждение этому показывали женские украшения, найденные в одном из подземных укрытий. Жахпар-ага пытался разуверить солдат, говоря, что единственное богатство Шамиля – его книги, но ему не верили.
Вскоре Биякай высмотрел пещеру в западной стене Нового Ахульго, но представить, что там могли укрываться люди, было трудно. Все же решили обложить ее постами, чтобы не дать уйти Шамилю, если бы он там оказался, а тем временем начали искать средства, чтобы в эту пещеру проникнуть.
Глава 121
Пещера встретила спасшихся живительной прохладой. Стены ее были сыры и поросли мхом, потому что находилась не очень высоко над Койсу, и, когда в горах таял снег, река поднималась до самой пещеры. Последнее половодье принесло в пещеру камни и даже ствол дерева с покореженными ветвями.
Раненную Джавгарат перевязали, но больше ничем не могли ей помочь. Глаза ее были полны слез, но Джавгарат не жаловалась. Превозмогая боль, она пережевывала оставшиеся у нее зерна, чтобы накормить этой кашицей сына.
Когда всех пересчитали, в пещере оказалось около тридцати человек. Среди них были наибы Ахбердилав, Газияв, Муса Балаханский, несколько мюридов из разных аулов Дагестана и Чечни, помощники Шамиля Юнус и Султанбек. Из семьи Шамиля, кроме жен и детей, уцелела его тетя Меседу. Была и маленькая девочка, которую Шамиль сначала принял за дочь Сурхая, но выяснилось, что Муслимат успели отправить на Старое Ахульго, а это была ашильтинка Катурай. Они не могли развести огонь, опасаясь быть замеченными. Не могли спуститься к реке за водой. Сверху и снизу стояли посты противника, и если бы они обнаружили какое-то движение в пещере, то смерть неминуемо ждала бы всех, кто в ней скрывался. Свет проникал в пещеру только днем. И тогда Шамиль видел птиц. Но это были не голуби, приносившие добрые вести, а стервятники, слетевшиеся на страшный пир. Им было чем поживиться, потому что кругом лежали неубранные тела горцев и солдат.
Шамиль вспомнил, как в детстве ему показалось, будто он слышал, как бьется сердце Ахульго, но теперь люди слышали другое – как стрельба сменилась грохотом взрывов, которые продолжали терзать Ахульго. Ночью в небо стреляли светящимися ядрами, надеясь увидеть спасающихся с Ахульго людей. Но Шамиль вспомнил и другое. В дальнем конце пещеры было место, где из щели сочилась вода, которую он в детстве принял за кровь Ахульго. Шамиль отправился искать воду, но, блуждая в темноте, не находил ни капли, будто гора была обескровлена или невыносимая жара иссушила Ахульго насквозь. Он уже хотел повернуть обратно, как вдруг что-то почувствовал под ногами. Это была веревка, та самая веревка, которую оставил здесь он сам, когда поспорил с друзьями, что заберется в эту пещеру. Веревка почти истлела, но еще могла служить путеводной нитью. Шамиль пошел вдоль нее и, наконец, нашел то место, где сочилась влага. Кровь Ахульго была живительной родниковой водой.