Академический год
Шрифт:
– Я знаю отличное место, – с излишне серьезным лицом сказала Даша.
В деканате меня встретили несколько контрастно. Хриплая Наташа предложила половину шоколадки, а Оксана Оксановна сверкнула глазами так, что едва не расплавила свои очки.
– Я вам звонила раз десять.
– И как, гудки идут? – уточнил я.
– Нет, выключено. Как, впрочем, частенько.
Я сделал удивленное лицо.
– Кирилл Олегович телефон потерял, – сообщила Наташа.
– Ой, а ты откуда уже знаешь?
– Студенты сказали.
Как произошел обмен информацией за столь короткую перемену, я
– Возьмете еще одну пару? Трудовик заболел, и подхватить курс некому.
Трудовиком звали преподавателя по трудовому праву, в шутку, конечно, но прижилось.
– Хорошо, – не думая, согласился я, – все равно окно. Почитать свое или трудовое?
– Как хотите.
– Кирилл Олегович может читать любой курс, – похвастала Наташа из-за компьютера.
Оксана Оксановна одарила меня саркастическим взглядом, смягченным моим согласием провести чужую пару. Это волшебство, конечно, рассеется еще до конца рабочего дня.
– Совсем вундеркинд!
Лекции читать одно удовольствие. А ведь было время, когда я не понимал всей прелести лекционных курсов, считая, что спрашивать на практических занятиях гораздо проще и интереснее. Опыт дает некоторые бонусы. Когда вся необходимая информация уже в голове, и ты не связан конспектом или (позор какой!) учебником, лежащем на кафедре, лекция превращается в произведение искусства. Из разрозненной информации ты создаешь систему – единое целое, скрепленное примерами и забавными фактами, а потом аккуратно вкладываешь это в головы слушателей, приправив информацию небольшим количеством сомнения, чтобы критическое мышление не подавлялось авторитетом лектора. Но сегодня у меня не шел из головы мой телефон и все примеры, и задачи, так или иначе, касались мобильной связи. Наконец, мне самому стало казаться, что я непростительно часто повторяюсь.
Вероятно, какой-нибудь счастливчик уже играет с моим аппаратом, твердо решив перепрошить его, чтобы оставить себе. Древний телефон, который нажатие на экран воспринимает не как команду, а как ничего не значащую просьбу.
У сто восьмой аудитории образовалась пробка. Четверо флегматичных студентов выносили, обнаруженные в старых шкафах плакаты, стойки для них, пыльный и морально устаревший проектор. Руководил действием белозубый Лев в ярко-зеленой приталенной рубашке. Я поинтересовался происходящим, в тайне надеясь, что Лев Петрович собирает свои вещи и уже очень опаздывает на ракету до своей планеты.
– Все это можно использовать для открытого занятия, – энергично сообщил он. Рука – как клешня краба, я потер пальцы.
– Ну, ладно плакаты, а древний проектор зачем? У нас в каждом кабинете по стационарному.
– Вот именно! Они стационарные, а тащить провод через аудиторию на первый ряд не разумно.
Я придал лицу выражение внезапного озарения.
– Так вам и ассистент потребуется!
– Думаю, кого-нибудь из студентов…
– Ну, разумеется.
Профессия переключателя слайдов возродилась вновь.
– Ну, если вам не нужна моя помощь, то я пойду, – торопливо отсалютовал я.
Проектор! От этой дичи я отказался, едва они стали модными, а потом обязательными. Первые три года отговорки в роде "сломался" или "занят на сегодня" вполне принимались,
– Вы придете к нам? – печально спросили по левую руку от меня. Там жалась к стене Староста. Ее рыжие волосы ярко выделялись на зеленом фоне стены. Вид у нее был несколько смущенный, видимо вакансия переключателя слайдов досталась ей.
– Конечно, я вас не брошу. Приду.
– Обещаете?
– А одного обещания недостаточно? – я улыбнулся ободряюще. – Приду.
К средине дня по моим расчетам мне должны были позвонить уже раз четыреста. Все же в жизни без гаджета есть своя прелесть. Иван Иванович нашел меня лично и сообщил, что мое присутствие на открытом занятии обязательно. Понять то, что на мое решение в гораздо большей степени повлияла рыжая девочка Староста, чем он, заведующий кафедрой был не в состоянии. Я только кивнул и сделал это, видимо, слишком искренне – вопросов и угроз не последовало.
– Как там рабочие программы поживают?
– Вот кстати, – начал я, – думаю, что некоторые разделы дисциплин требуют более тщательной проработки и систематизации. Многое устарело, а что-то уже не так актуально. Теория тоже на месте не стоит, нужно анализировать и исправлять.
– Короче, не брался еще, – заключил шеф, – смотри, к ноябрю сдавать.
К ноябрю. Я привычным движением потянулся к карману, чтобы записать почти окончательный срок, и замер. К вещам быстро привыкаешь, а вот к их отсутствию не так быстро. Зато нашлась пачка сигарет.
– Ты же бросаешь, – удивился шеф.
– У меня своя система.
Когда-то в нашем здании было двенадцать туалетов, включая два служебных. Меня всегда забавлял этот факт, и я не уставал повторять его на занятиях, чтобы удивить безучастную ко всему молодежь. Потом два закрыли на вечный ремонт, и осталось десять. Десять – тоже много, но звучит не так эффектно, как двенадцать и я перестал об этом вспоминать. Один – самый крупный за толстой кованой решеткой имел свою историю. В девяностые первый комендант закрыл его якобы на профилактику и установил там колоссальный самогонный аппарат, который одновременно стал и объектом для баек, и предметом его гордости, и основанием для увольнения. Три года там хранили излишки книг, которые устаревали гораздо быстрее, чем мемы в современном Интернете. Потом его закрыли по неизвестным причинам. Но меня продолжало радовать это помещение – просторное и пустое с рядом кабинок, к которым не было доступа ни у кого уже лет десять, с деревянным окном, открываемым со скрипом и опасностью разрушить эту древнюю конструкцию. Тут я курил вдали от всех, присев на оставленный кем-то на заре факультета ученический стул. Тут убежище от всех и вся, просто идеальное и гениальное. Никто не будет меня искать и тревожить в помещении, которого как бы и нет. Есть такое удивительно свойство закостенелого мозга большинства моих коллег – неиспользуемые по назначению объекты просто удаляются из поля зрения, словно их не существует в природе. С потерей телефона покой в моем убежище возводился в степень.
Конец ознакомительного фрагмента.